Вадим Охотников - В мире исканий Страница 12

— Конечно… — неопределенным тоном ответил Миша. — Скажите, Женя, — обратился он к механику, — если это не секрет и не нарушает здешних порядков: над чем все-таки работает наша лаборатория?

Механик покосился, как обычно, на дверь и ответил приглушенным голосом: — Над зрением…

— То есть, как над зрением? Над каким зрением?

Но Женя сделал еще более таинственное лицо, а затем хитро улыбнулся, словно отвечая: «Рано тебе интересоваться подробностями, всего четыре дня тут работаешь. Лаборатория секретная. Уж извини… Начальник отдела введет тебя в полный курс дела, когда найдет нужным».

Как и было условлено, Миша увиделся с Людой сразу же после работы у ворот института.

Девушка встретила Мишу необычайно радостно. Завидев его, она бросилась по песчаной дорожке навстречу с веселым возгласом:

— Наконец-то! Я ожидаю вас вот уже десять минут! Разве так можно?

Было решено совершить прогулку вдоль берега моря, к нагромождению скал, казавшихся издалека покрытыми голубой дымкой.

— У меня оказалась интереснейшая работа, — заговорила Люда возбужденно. — Вы даже не представляете… На приборе, о котором я вам рассказывала, можно принимать изображение, словно на телевизоре. Это и есть телевизор, предназначенный для специальных целей… А вы чем недовольны? — вдруг спохватилась она, заметив угрюмое выражение лица своего собеседника.

— Да так, ничего… — ответил Миша. За ворота института вышли молча.

— Может быть, вы недовольны, что я оторвала вас от какого-нибудь срочного дела? Наверное, у вас намечалась опять какая-нибудь спешная работа?

— Нет, нет…

— В таком случае, — продолжала девушка, понизив голос, — вы, вероятно, не хотите меня видеть и делаете это просто потому, что условились.

— Что вы! — встрепенулся Миша. — Как вам это могло придти на ум? Я, знаете… — Миша смутился и принялся усиленно теребить в руках свою кепку. — Я ведь очень часто думаю… о вас.

— Ну и чудесно… — также смущенно пробормотала Люда. — Я тоже… Вот сегодня к нам приходил начальник лаборатории. Как только я на него посмотрела, так сразу вас вспомнила. Знаете, кто у нас начальник лаборатории? Человек, с которым мы встретились на берегу! Помните?

— Помню и знаю, что он наш начальник, — хмуро ответил Миша, натягивая кепку на голову.

— Я же говорила, что это интереснейший человек! — продолжала Люда. — Если бы вы знали, какой он милый! Как он разговаривает с сотрудниками! И как они все его любят…

— Знаю и это, — пробурчал Миша.

— А чем вы все-таки недовольны?

— Представьте себе, Люда… — начал Миша, снимая с головы только что надетую кепку и размахивая ею в воздухе, — представьте себе, что вы делаете какую-либо работу. Вам объясняют, что работа эта очень ответственная. Вы работаете, не щадя сил. Ночью работаете! Какое радостное чувство испытываете вы, когда удается выполнить задание! А потом… вам говорят, что труд ваш и ваша самоотверженность оказались ненужными. Произошла ошибка. Эту работу не нужно было делать совсем… Приятно было бы вам?

— Нет. Неприятно, — ответила Люда настороженно.

— Вот такая история произошла и со мной. Сегодня утром выяснилось, что монтировать новый гидрофон было необязательно. Зря я сидел ночью в лаборатории. Зря старался, преодолевая адскую головную боль, — закончил Миша, делая ударение на слове «адская».

— Бедный, мне вас жаль! — с искренней отзывчивостью проговорила девушка.

— И знаете, кто в этом виноват? Ваш Василий Иванович! — с сердцем выговорил юноша.

Затем он принялся рассказывать подробности. Высказал свое мнение о том, что почти слепой инженер не имеет права руководить ответственной лабораторией. Это мешает делу. Отсюда получилась ошибка с гидрофоном. Отсюда, вероятно, вытекает и неудача со вчерашним испытанием, о котором Люда, конечно, уже слышала.

— Разве у нас не нашлось бы здоровых инженеров, которые могли бы заменить Василия Ивановича? В чем дело? Почему я обязан работать, преодолевая головную боль, ночью, работать как вол, изо всех сил, чтобы затем убедиться в никчемности этой работы по вине недостатка зрения у моего начальника?

— Стойте! — вдруг громко перебила его Люда. — Помогите мне разобраться… Почему это вы так настойчиво, вот уже который раз, все время подчеркиваете, что вам было трудно работать, что болела голова?.. Вы действительно уверены, что совершили геройский поступок? А теперь скажите: когда работает человек, почти теряющий зрение, ему ведь стоит больших усилий работать, и, конечно, его никто не заставляет… разве это не героизм! Почему вы думаете только о себе и своей головной боли? Почему вы не подумаете о Василии Ивановиче и хотя бы на минуту не сравните его положение с собственным?

— Так пусть бы он вылечился, а потом работал… — растерянно ответил Миша.

— Значит, по-вашему выходит, что вы не должны были по просьбе товарищей оставаться в лаборатории ночью, а лечь в постель и лечиться от головной боли?

— Моя головная боль никому не мешала.

Люда повернулась всем корпусом в противоположную сторону, показывая этим, что не намерена продолжать прогулку и собирается возвращаться обратно.

— Люда… — взволнованно пробормотал Миша. Ответа не последовало. Девушка медленно побрела назад.

— Люда! — продолжал Миша, нагоняя девушку. — Вы меня, вероятно, не поняли.

— Поняла, — последовал сухой ответ.

— Что вы поняли? Объясните!

— Я внимательно присматривалась к вам. Я не умею с первого взгляда определять человека, я не провидец, за которого, кстати, вы выдавали себя при нашем знакомстве.

— Я шутил.

— Согласна. Но это к делу не относится. Я увидела в вас много хорошего. Вы искренний, вы действительно самоотверженный. Вы способный — из вас выйдет неплохой инженер…

Оба медленно брели по узкой тропинке к белому институтскому зданию, окруженному зеленой полосой парка. Девушка шла впереди, подняв непокрытую голову, на которой теплый ветер шевелил волосы, черные и блестящие на солнце.

— Несмотря на то что вы часто говорили мне разные колкости, я чувствовала ваше дружеское отношение ко мне. Это было дорого для меня, так как мне казалось, что я встретила хорошего товарища и друга.

— Это все верно! Я отношусь к вам очень, очень хорошо! — подтвердил Миша, стараясь обогнать девушку и заглянуть ей в лицо.

— Подозрения, что для вас дороже всего на свете — это вы сами, появились у меня и раньше. А теперь я окончательно в этом убедилась…

— Я не понимаю…

— Не перебивайте, сейчас поймете. Такой пустяк, как работа ночью, с головной болью, вы считаете чуть ли не геройским поступком… Говорили мне о нем десятки раз и, вероятно, рассказывали бы десятки раз другим знакомым. А то, что полуслепой инженер руководит огромной лабораторией, вас совершенно не интересует. Почему? Что заставляет слепого инженера поступать так? Вы удосужились только обидеться на него за одну бесполезно потерянную ночь…