Константин Брендючков - Последний ангел Страница 12

Немного обескураженный, Олег Петрович отправился в бюро и сразу же узнал очередную новость: Погорельского, оказывается, посадили на пятнадцать суток за мелкое хулиганство, а Иван Семенович переволновался за своего зятя, простудился и слег. Поэтому Олегу Петровичу предложили командировку в Уфу на промышленные испытания и сдачу аппарата СК-12.

— Второй раз подряд приходится мне замещать его, — пожаловался Олег Петрович заведующему бюро.

— На вашем месте я порадовался бы разнообразию, — ответил тот. — Чем плохо несколько дней побыть в другой обстановке? Нам, конструкторам, такое не часто выпадает.

— Но у меня дома никого не останется!

— А у вас что, много ценностей, боитесь, что украдут фамильные бриллианты? Попросите соседей, чтобы присмотрели. Может, кто из знакомых согласится пожить у вас эти дни…

В большом доме, где через каждый подъезд ходят ежедневно десятки людей, надеяться на присмотр соседей было трудновато, а обременять знакомых неудобно. Озабоченный этим, Олег Петрович не знал, как быть.

— Понимаете, — пожаловался он Афине Павловне, — дороже телевизора в квартире ничего нет, но ведь если даже костюм сопрут, так и его жалко будет. Да что говорить!

— Послушайте, — ответила Афина Павловна, — а ведь я могла бы побыть у вас это время. Это даже кстати, потому что Иван Семенович расхворался, комната у него проходная, я хожу через нее, беспокою… Хотите, поживу у вас? Доверите?

— Что за вопрос! Вы меня очень обяжете.

— Вот и прекрасно, принесу сегодня к вам свое постельное белье и отправляйтесь спокойненько…

Олег Петрович так и сделал и только в поезде спохватился, что даже не расспросил, что же стряслось с Погорельским. Приехав на место, он написал Афине Павловне письмо, в котором поделился впечатлениями о поездке и осведомился о Погорельском.

В ответе она сообщила, что зять Ивана Семеновича вздумал, оказывается, заступиться за тестя, к которому отнеслись в институте несправедливо, попробовал усовестить декана, написавшего убийственную рецензию, но тот повел себя так надменно, что Погорельский не сдержался и дал ему по морде. «Теперь Погорельского остригли, ходит по городу под конвоем в компании всяких хулиганов и пропойц и занимается уборкой улиц. Ничего, это не смертельно», — закончила Афина Павловна свое письмо. О себе же ничего не написала, да Олегу Петровичу, занятому хлопотами по организации испытаний, было и не до нее.

Только после того, как дела наладились и командировка подходила к концу, Олег Петрович стал подумывать о возвращении, о доме, о том, как там живется его квартирантке. Ему представлялось, как она там хозяйничает, наводит порядок, что поделывает в свободное время, как вообще чувствует себя в непривычном месте. «Хотя, что тут может чувствоваться особенного? Занята обычными хлопотами. Спокойненько готовит себе на кухне, стирает, а то и пол моет. Жалко, что не догадался показать ей, где у меня «лентяйка» спрятана и тряпки».

Потом ему подумалось, как по утрам будит ее магнитофон и как вечерами мурлыкает он ей нехитрые песенки кошки Чебурашки, записанные им когда-то, а днем нет-нет да и раздастся голос жены… «Вот это тактичнее было бы изъять», — спохватился Олег Петрович, вспомнив, что реплики случались всякие, иные и не для посторонних ушей. «Ну да ничего, не придаст значения, сама была замужем, тоже, поди, говаривала разное, — утешил он себя. — Эх, не померещилось бы ей что-нибудь перед телевизором, как мне, может, стоило бы предупредить ее? Хотя, причем тут телевизор, если у меня в мозгах что-то не так защелкнулись! Вот уж, действительно, нечего на зеркало пенять…»

И только под самый конец стало ему представляться, что ведь ночами Афина Павловна спит в его кровати, что спит она в какой-нибудь самой легонькой сорочке, а может, вообще безо всего…

«Да и одна ли еще она спит?» — пришло ему в голову, и после этого сам он стал спать неспокойно в своем одиночном номере гостиницы и частенько ворочался на скрипучей и провисшей панцирной сетке. Ему вспомнилось, как зачастили молодые инженеры завода в конструкторское бюро, когда в нем появилась Афина Паллада, как косились они в сторону ее кульмана, как табунились вокруг нее на разных собраниях и вечерах. Но среди всех этих претендентов, по мнению Олега Петровича, не было никого, кто был бы ей под стать. Проживая в одной из комнат кварт тиры Ивана Семеновича, она, разумеется, не могла привести кого-то к себе, а вот теперь… «И вот теперь ей вольготно, никто не увидит, никто не узнает, недаром она так охотно поселилась у меня, — заключил Олег Петрович, но тут же и одернул себя: — А мне-то что до этого! Не жена она мне и вообще не пара, мы существуем даже как бы в разных плоскостях, которым не пересечься. Она вольна располагать собой, как ей заблагорассудится, а мне, старому дураку, даже и думать о чем-либо таком глупо и стыдно…»

Вернулся Олег Петрович в выходной с утренним поездом, но к дому добрался только около десяти и, стесняясь воспользоваться ключом, позвонил. Афина Павловна открыла не сразу. В халатике, с заспанными глазами и помятым лицом она выглядела совсем не так ослепительно, как обычно, и несколько тонких морщинок предательски обнаруживали, что она не так уж и молода.

— Не предупредили и застали врасплох, — проговорила она, — у меня тут не прибрано. Вы раздевайтесь и будьте как дома, а я, извините, пройду в спальню и приведу себя в должный вид.

Олег Петрович, сняв полушубок, задвинул чемодан на антресоли и огляделся. Большая комната за его отсутствие будто уменьшилась. На столе вперемешку с книгами и журналами мод покоилась неубранная посуда, книги валялись также на серванте, на диване находились какая-то шкатулка, щетка, и со стула свисал длинный перекрученный женский чулок. Второго почему-то нигде не было, зато в углу прямо на пол была брошена простыня, скомканная и не очень свежая. На столе у дивана стоял ангел — вместо торшера, надо полагать, — на тумбочке, на телевизоре, на подоконнике, — всюду валялись шпильки, расчески, разнообразные баночки и пузырьки, а из-под стола хищно разинула пасть хозяйственная сумка с заглотанной полбуханкой черного хлеба, тут же приютились перчатки и электрический утюг.

«А я еще пожалел, что не сообщил ей о «лентяйке» и тряпках! Она, поди, даже к венику ни разу не прикасалась», — усмехнулся Олег Петрович и пошел на кухню готовить завтрак. Он сварил кофе, сделал яичницу, прежде чем Афина Павловна вышла, из спальни во всем сиянии искусно реставрированной юности. Ничего не скажешь, это у нее было выполнено артистически.

— Я вас немножко задержала… Что это вы читаете?