Колин Уилсон - Маг. Живие мертвые. Страница 13

– Не знаю. Но теперь можно сказать, почему они сняли с мертвого всю одежду. Он, по-видимому, был одет в рубище раба, а им не хотелось, чтобы мы узнали, среди кого он прятался. Думаю, надо бы прочесать квартал рабов.

– Я дам приказ. Как погиб этот человек?

– Он покончил с собой вон тем ножом. Осторожно (паук поднял нож предплюсной клешней и поднес к самым глазам), лезвие отравлено.

– Да. Это яд зеленого скалистого скорпиона. Пожалуй, самый сильный из всех существующих ядов. – Обоняние у пауков гораздо чувствительнее, чем у людей. – Смертелен даже для пауков.

– Тогда ты должен предупредить ловцов, чтобы были осторожны. Третий может быть вооружен таким же.

Паук выразил подтверждение; мысленный образ был не связен со словами, все равно что кивок.

– Тебе нужна помощь? – спросил Дравиг.

– Спасибо, нет, Симеон мне поможет.

– Тогда я должен возвратиться и обо всем доложить, – Дравиг подобрался, будто встав навытяжку, и сказал с подчеркнутой деловитостью:

– От имени Смертоносца-Повелителя благодарю тебя за поимку этого убийцы.

– Найл достаточно хорошо понимал паучью ментальность, чтобы усвоить суть: теперь действительно ясно, что люди этого города не несут никакой вины за гибель Скорбо.

– Спасибо, – склонил голову Найл. Когда Дравиг удалился, Симеон подобрал нож и аккуратно вложил его обратно в ножны.

– Я сделаю анализ. Отрава, должно быть, смертельна, – реплик недавнего диалога он, естественно, слышать не мог.

– Это яд зеленого скалистого скорпиона.

– О, боги! – Симеон чуть не выронил нож. – Знал бы, так и не прикоснулся бы к нему без перчаток! – он вынул из кармана большой носовой платок и аккуратно обернул ножны, завязав концы в узел.

Найл осторожно поднялся по стене, с облегчением обнаружив, что тошнота унялась, донимает лишь усталость. Симеон с беспокойством поглядел на его лицо.

– Бледный какой. Он ударил тебя в живот?

Найл покачал головой.

– Он ударил силой воли, как паук.

Симеон воззрился не веря глазам.

– Ты уверен в этом?

– Абсолютно.

– Он не дотронулся до тебя оружием?

– Нет.

Симеон впитал это молча, Посмотрел вниз на тело, покачал головой.

– Так что же это, черт его дери?

Опустившись возле мертвого на колени, он обшарил ему карманы. Улов небогатый: засаленный платок из дерюги да деревянные ложка с вилкой – рабы таскают их с собой.

– Посмотри-ка ему на шею, – указал Найл. Как и ожидалось, нашли золотую цепочку с кулоном. Симеон снял ее и протянул Найлу.

– Не желаешь?

– Нет, у меня уже одна есть.

Хотя подлинная причина отказа была не эта. Он чувствовал странное интуитивное неприятие, словно от кулона веяло чем-то нечистым.

Не пройдя по проспекту и полпути, Найл понял, что идти пешком расхрабрился зря. Каждый мускул в теле ныл, и ноги будто кто-то залил свинцом. Несмотря на солнце, холодный воздух вызывал озноб. Смахнув снег с невысокой стенки, Найл сел.

В нескольких сотнях метрах от него в центре площади искрилась на солнце Белая башня; даже окружающий снег от ее чистоты казался сероватым. Пристально глядя на нее, очерченную на фоне бледно-голубого небосвода, Найл опять пережил тот же светлый, неизъяснимый порыв радости, что и при первом взгляде на нее. Пауки тогда вели его как узника, и он со всей семьей смотрел вниз на город с вершины южного холма. Некое чутье подсказывало ему, что Белая башня олицетворяет свободу и надежду. Глядя на нее теперь, Найл почувствовал, как от порыва радости в нем истаяло истощение, и тут дошло, что оно и донимало-то лишь оттого, что ум придавал ему значение.

Башня высилась посреди площади в обрамлении зеленой лужайки, скрытой сейчас под снегом. Даже в дни рабства пауки позволяли своим слугам-людям подстригать вокруг нее траву и выпалывать сорняки. Пауки не любили башню, как символ былого превосходства человека, и даже пытались ее взорвать. Но вместе с тем они чтили ее как тайну, недоступную их пониманию.

Разрушить башню нельзя было фактически ничем. То, что выглядело как полупрозрачный столп, на деле было атомным силовым полем, казавшимся сплошным из-за свойства отражать свет. Твердую материю извне поле отражало таким же образом, как отталкивают друг друга два одинаковых магнитных полюса. Примерно через миллион лет силовому полю суждено будет истощиться, тогда развалится и башня. Вместе с тем, она по-прежнему будет служить капсулой времени, гигантским электронным мозгом, чьи клетки памяти хранят знание людей, бывших некогда хозяевами Земли.

Отдышавшись, Найл встал и двинулся в сторону башни. Прохожие внимания на него почти не обращали, в длинном плаще с отороченным мехом капюшоном он был по сути неразличим. Облегчение-то какое, не надо отвечать на приветствия. На первых порах правления Найла люди простирались перед ним ниц и оставались лежать, пока он не проходил мимо. Найл пробовал издать указ, чтобы на него не обращали внимания. Пустое: подданные чуть не взроптали, узнав о таком указе – как это, не приветствовать властителя! Тогда Найл издал другой указ, провозглашавший, что ему более угодно, если его приветствуют поклоном. С этим подданные смирились, но иной раз били челом так усердно, что опрокидывались, и приходилось помогать им подняться. В целом же Найлу было куда более угодно, если его не замечали вообще.

Снег вокруг башни был девственно чист, никаких следов. В общем-то постановления, запрещающего подданным ходить по лужайке, не было, но все равно никто никогда этого не делал, даже если требовалось срезать расстояние; видимо, башня внушала чувство, схожее с благоговейным ужасом. В основании Белая башня была диаметром пятнадцать метров, и поднималась метров на восемьдесят в высоту. Вместе с тем, если смотреть вверх, она словно упиралась в облака. Это был оптический обман, достигаемый за счет флюидной поверхности, переливчатой, будто воздух над нагревшимся дорожным камнем; Найл как-то сравнил ее с жидким лунным светом. Приблизившись почти вплотную, он ощутил знакомое покалывание, какое испытывает искатель воды по лозе, стоя над подземным источником. Найла будто притягивало магнитом. Ощущение усилилось, когда стал приближаться к северной стороне башни, где, как он уже уяснил, вибрация точно соответствует токам его собственного тела. Вот тяга стала неодолимой, и Найла повлекло вперед. Когда тело сомкнулось с поверхностью, ощущение было такое, будто входишь в воду. На миг голова закружилась, Найл потерял ориентацию, будто вот-вот готов был сорваться в сон; свет померк. Но вот опять посветлело, и он почувствовал, что находится внутри башни.

Однако перед глазами, вопреки ожиданию, предстала не круглая комната, а захватывающая дух панорама заснеженных горных вершин, скованных льдом гребней и загадочных синеющих долин, расстилающихся внизу во все стороны на сотни и сотни миль. Облака пуховыми перинами устилали отдельные склоны, покрытые льдом, но те из них, что непосредственно над головой, казались на вид такими же зубастыми и изорванными, как гранитные гребни и трещины далеко внизу. Найл стоял на горной вершине – под ногами жесткий спрессованный снег, а воздух такой чистый, будто искрится. Впереди в каких-нибудь трех метрах площадка отвесно обрывалась на глубину по меньшей мере двух километров; справа грузно сползал на другую