Виктор Эфер - Бунт атомов Страница 13

— Что вы хотите этим сказать, мистер Конвэй? — становясь серьезным, спросил Вилкинс.

— Только то, мистер Вилкинс, что я отобрал это письмо у субъекта, который забрался в мой чемодан в гостинице «Львиная грива» в Сэкс-Ярде.

— Почему вы говорите мне об этом таким тоном, точно я был этим вором?

— Потому, что самое интересное в этом деле заключается в том, что субъект, забравшийся в мой чемодан, вором — не был…

— Вы говорите загадками…

— Не торопитесь… Этот субъект интересовался не присвоением моей собственности, а определением неизвестной породы птиц, к которой принадлежу я.

Вилкинс стремительно выпрямился:

— Я не имею ни времени, ни желания разгадывать ваши шарады и должен вам сообщить, что я крайне удивлен вашими намеками, которые…

— Я не менее удивлен всем этим, мистер ученый!.. — выговорил Конвэй, поднимаясь в свою очередь. Он стал против своего собеседника и взоры их скрестились. Казалось, что вся скрываемая ими обоими до сих пор антипатия бешеным темпом трансформируется в ненависть, и два человека ожидают только малейшего предлога, чтобы наброситься один на другого и начать кататься по полу в дикой схватке, как два разъяренных зверя…

Но Вилкинс разрядил напряжение, деланно рассмеявшись…

— Мы, кажется, очень нервны оба и едва не поссорились из-за какого-то нелепого пустяка… Садитесь и давайте выпьем.

Конвэй все время был убежден, что инструкция Филиппу Форку — «определить породу птицы» — и письмо Вилкинсу исходили из одного места, но доказать это было невозможно, ибо адрес на конверте, содержащем календарный листок, был напечатан на пишущей машинке.

«Чертовски жаль!.. — подумал в эту минуту Конвэй, — не то я припер бы его к стене».

— Может быть, вы потрудитесь объяснить мне, какие общие интересы связывают вас со сделавшим на меня налет подозрительным проходимцем по имени Филипп Форк?

Но Вилкинс уже полностью овладел собой и, сообразив, что он, в сущности, неуязвим — принял новую тактику:

— Я не вижу причин, дорогой мистер Конвэй, которые заставляли бы меня трудиться объяснять вам это… Это раз. Два, — почему вы придаете такое значение тому обстоятельству, что письмо, адресованное мне — попало в карман к какому-то бродяге… Не кажется ли вам, что он мог его вытащить где угодно, из чьего угодно кармана и, может быть, из кармана того человека, который должен был мне его доставить? Тем, что он забрался в ваш чемодан, он достаточно полно доказал, что мог забраться и в чей-то другой… Не правда ли? Да и вообще, друг мой, мне следовало бы серьезно призвать вас к ответу за эти глупые подозрения!.. Что же, вы подозреваете меня в соучастии в воровском предприятии? Ну, плюнем на это. Погорячились мы оба. Давайте выпьем и забудем этот нелепый инцидент…

Мистер Конвэй добродушно ответил:

— Вы, пожалуй, правы. Мы живем в очень нервное время. Выпьем.

У порога комнаты, в которую мистер Вилкинс любезно проводил гостя, произошел короткий, но выразительный диалог:

— Покойной ночи, — сказал мистер Вилкинс. — Ха, любопытно, право, что вы обо мне все же думаете в связи со всей этой историей?

— Ничего такого, что вам было бы приятно услышать. Покойной ночи! — ответил мистер Конвэй и захлопнул двери.

Лежа в постели, он бормотал, беспокойно ворочаясь:

— Отсюда ты выкрутился удачно. Но это еще не все. Я тебе еще приготовлю силок, из которого ты так просто не улизнешь, господин ученый…

Потом лицо Пат склонилось над ним и мистер Конвэй уснул, улыбаясь.

Глава VIII

ДОКТОР МАКДУФ ОКАЗЫВАЕТСЯ НА ВЫСОТЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДОСТОИНСТВА

Доктор Макдуф был разбужен неистовым звоном дверного колокольчика. Накануне вечером он несколько задержался в «Львиной гриве», ибо его главный противник, лондонский приезжий, отсутствовал, и доктор так разделывал своих бильярдных партнеров, что зрители только головами качали. Теперь его разбудили на рассвете, совершенно невыспавшегося и злого.

— Опять какой-нибудь болван упал с крыши или расстроился чей-нибудь желудок, — подскакивая с постели и натягивая халат, пробурчал доктор.

Служанка приходила к доктору убирать его холостую квартиру только в 8 часов, и теперь ему пришлось самому идти и открывать двери. Звонок непрерывно дергали и он звенел, как сумасшедший. Доктор распахнул двери — перед ним стоял владелец «Львиной гривы»… Глаза Сэма безумно блуждали, челюсть отвисла и, увидев доктора, он нечленораздельно замычал…

— Какого черта вы здесь делаете, Сэм? Что случилось?

— Они говорят… Они говорят… — зубы Сэма не попадали один на один.

— Вы что, пьяны? — голос доктора зазвучал сталью, и он забыл вспомнить черта.

— Она падает, доктор… Па-адает…

— Долго вы будете меня выводить из терпения, дубина вы эдакая? Что падает, сто чертей?

— Па-ат-риция… па-а-дает…

— Какая проклятая Патриция падает? Черт их носит… Что она, руку, ногу сломала? Да отвечайте же скорей, олух вы Царя Небесного!

— Она — не женщина, доктор… Она камень…

Это вывело из себя доктора. Он слетел как коршун на бедного Сэма и основательно встряхнул его за плечи:

— Вы пьяны, как стелька, миллион дьяволов! Марш домой и проспитесь, иначе я заварю вам такого грогу, что у вас уши три недели стоймя стоять будут…

— Слушайте радио, доктор, — едва пролепетал Сэм, — они еще скажут… Они сказали… что они скажут… они говорят… профессор говорит…

Предел бывает всему, даже гневу. Более чем он был сердит, доктор Макдуф рассердиться не мог, поэтому он даже смягчился и подбодрил Сэма:

— Ну-ну, в чем дело? Расскажите же толком, черт подери!

Вокруг все было спокойно, и даже день обещал быть погожим… Из мелочной лавочки вышла вдова Квик и пожелала доктору доброго утра. В глубине переулка старый Робертсон вел куда-то лошадь, и длинный Том раскидывал сети на заборе…

Сэм долго глотал воздух, как выброшенная на берег рыба, и, наконец, вымолвил все сразу, без остановки и запинки, как будто знаков препинания вовсе не существовало в добром английском языке:

— Они говорят доктор комета новая падает на нашу Землю и мы все умрем сгорим задохнемся и Земля наша пропадет и нужно быть спокойным…

— То-то вы и спокойны, дьявол вас возьми! — пожал плечами доктор.

Однако, он поднялся в свою комнату и включил радио. Провертев ручку настройки по всему диапазону, он не услышал ни единого звука, кроме обычных тресков… Все радиостанции мира молчали, будто сговорились. Сэм переминался в дверях с ноги на ногу, вздыхая и стеная.

Наконец, минут через пять бесплодного верчения всех ручек аппарата, доктор Макдуф услышал, как все английские станции заговорили сразу, и то, что услышал доктор Макдуф с Сэмом — услышали сотни миллионов людей во всем мире и это наполнило все сердца холодным, как межзвездные пространства, в которых неслась по своему роковому пути комета, леденящим ужасом, хотя во многих головах рассудок отказывался верить и лихорадочно искал спасения в надеждах на ошибку, на шутку, на мистификацию, на счастье, то есть на все то, на что надеяться было нечего.