Анатолий Маркуша - Приключения капитана Робино Страница 13

Со мной Генеральным разговаривал не очень долго, и на вопрос о «варяге», который я успел ввернуть в эту беседу, ответил без заминки:

— У нас очень много работы, народ втянулся, нет смысла кого-то перенацеливать, отрывать от основных программ. Вы же сможете полностью сосредоточиться на предлагаемой программе и провести ее без излишней трепки нервов.

Про сами винты рассказывать не буду, это материя сугубо техническая и мало кому может быть интересной. Замечу только — Генеральный правильно не хотел с ними связываться. Новая автоматика оказалась изумительным дерьмом, отказ следовал за отказом. Первые десять полетов заняли два месяца. Думаю, Генеральный вполне обоснованно ожидал катастрофы, и решение нанять варяга подешевле вполне соответствовало интересам фирмы.

И все-таки эту программу я дотянул до конца, ни разу не убившись, хотя дважды падал на вынужденную и оба раза — вне аэродрома.

Не знаю почему, но отношения с летчиками фирмы долго не складывались. Внешне все выглядело вполне благопристойно, а взаимного притяжения не наблюдалось. Думаю, меня держали за незваного гостя, за чужака, пытающегося втереться в их дружную компанию. А потом все переменилось.

Не знаю, что тут и сказать — всю жизнь меня преследуют разные «вдруг», «внезапно», «неожиданно». Просто как в плохом кино случается что-то… и жизнь меняет направление.

Возвращаюсь домой с последним поездом метро. Выхожу на пустынную платформу и вижу: в центре зала на лавочке восседает наш шеф-пилот. Рядом милицейская дама и дежурная в красной шляпочке что-то ему втолковывают. Что-именно — еще не слышу, но догадываюсь — полковник пьян до упора, до того бедняга расслабился, что ничего уже не соображает. Зрелище, мало сказать грустное, — человек при погонах, при Золотой Звезде Героя, со знаками заслуженного летчика-испытателя, и «мама» выговорить не может.

Подхожу и, не повышая голоса, делаю предложение:

— Игорь Александрович, а давай проведем тренаж — «пеший по-летному». Ну-ка, иди сюда и будем выруливать в паре!

С трудом приподнимаю его с лавочки, мужчина он крупный, увесистый. Он что-то бормочет, тяжело виснет на мне, но «вырулить» все же пытается.

Сердобольные женщины вьются рядом и интересуются, куда я собираюсь его вести? Они явно сочувствуют упившемуся летуну, а на меня поглядывают с подозрением. Не ограбил бы хорошего человека? Объясняю бабам: живу в доме напротив станции метро, дотащу полковника до лифта, а потом будет легче: лифтом — до квартиры, два шага — и на диван. Мы работаем вместе с полковником. Думал все, ан нет — дама-милиционер спрашивает:

— А какие-нибудь документы у вас имеются? Можно взглянуть?

Предъявляю пилотское свидетельство. Она долго разглядывает его, очевидно, никогда раньше такого документа не видела. Вскинув бровь, спрашивает:

— Вы француз, что ли? Ро-би-но… Отлично понимаю — острить не время, надо тащить шефа домой, но не могу удержаться:

— Какараз, — говорю я, — дорогой старший сержант, я капитан запаса. Полковник — мой начальник, не беспокойтесь я его ни в коем случае не обижу.

Но добрая женщина не успокаивается, говорит, что через семь минут конец ее смены, и она охотно поможет мне в буксировке.

Намучившись, мы добрались до лифта. И тут я… замечаю — старший сержант колеблется — откозырять и удалиться или найти предлог, чтобы подняться в квартиру и оценить обстановку на месте.

Приглашаю даму наверх.

Она явно смущается, но в конце концов возносится на мой седьмой этаж и плавно притормаживает у входа в квартиру.

— Заходите, — говорю я, — раз уж так получилось, поможете мне еще чуть-чуть и, если пожелаете… места всем хватит. Третий час ночи, куда и на чем вы теперь потащитесь? Заходите.

Постелив на диване, мы разоблачаем Игоря Александровича до трусов и закатываем к стеночке.

— Ну, теперь убедились, я не жулик, не прохиндей, и наш полковник нормальненько у меня отоспится и завтра будет как огурчик! У меня есть еще одна комната, ванна и кухня. Вполне можете переночевать, а точнее доночевать под этой крышей. Кстати, как прикажете вас называть.

— Меня зовут Люба.

— Люба — это прекрасно, а я соответственно — Максим. Ваше решение, Любочка?

Опускаю ряд ночных подробностей этого происшествия, самое забавное происходит утром. Что подумал шеф, проснувшись, мне неизвестно. Может спросил себя: где это я? И тут обнаружил исчезновение всей амуниции, кроме ботинок, всех регалий и документов… Во всяком случае, стоило мне скрипнуть дверью, как полковник резко вскинулся на постели и молча уставился мне в лицо.

— Добрый день, Игорь Александрович, как самочувствие, если оценивать по пятибалльной системе?

— Тройка с минусом. Это предельно глупо спрашивать, но все-таки: где я?

— У меня в гостях, Игорь Александрович, и, пожалуйста, не смущайтесь, с кем не случается.

В этот момент, деликатно постучав в дверь, вошла Люба. Появление старшего сержанта милиции, хоть и женского пола, произвело на размундиренного полковника ошеломляющее впечатление.

— А это, извините, кто?

— Это — Люба, — сказал я, — она деятельно способствовала вашему перемещению со станции метро сюда. А я — ваш коллега. Впервые мы столкнулись с вами в дверях Генерального, когда вы следовали из кабинета, а я — в кабинет. Не помните? Я — тот «варяг», которого ваша почтенная фирма наняла на испытание подозрительных винтов с новой системой регулировки шага.

— Черт знает что происходит. Ничего не могу понять… а где мои шмотки?

— Любочка, — спрашиваю я тут, — а мы готовы вернуть полковнику его мундир?

— Конечно! Форма в полном порядке, отутюжена и пуговицы начищены, как полагается. Сейчас принесу…

— Слушай, — незаметно переходя на ты, спрашивает шеф, — а почему все-таки милиционерша эта в твоей квартире?

— Во-первых, для охраны и обороны объекта, а во-вторых, — для протокола…

— Какого протокола?

— Обыкновенного. По опохмельному делу тебе полагается принять душ, после чего опрокинуть рюмашечку, позавтракать. Вот такой протокол. Шмотки Люба отутюжила и сейчас наладит нам завтрак.

Вопросы есть? Возражения? Принято единогласно! Он впервые улыбнулся:

— Выходит сообразим на троих?! Ну-у, дела… В жизни со мной ничего подобного не случалось! А как тебя звать, неудобно получается: он меня ночует, а я не знаю, как его зовут.

— Робино, Максим, капитан запаса, товарищ полковник.

— Ну, спасибо тебе, француз. Представить себе такого не мог, чтобы до полного выключения… Веришь, как умер и — воскрес. Кошмар и восторг! Жив.