Светлана Ягупова - Ладушкин и Кронос Страница 13

— Неостроумно. Твой йог забывает, что он не на горных вершинах и отключиться от действительности ему удастся не надолго, потому что в это время за стеной его квартиры будет плакать грудной ребенок или кто-нибудь включит маг.

— И потом, — добавил Галисветов, — если все уставятся в одну точку, кто остановит взбесившуюся лошадь или мчащийся в пропасть поезд?

— Ну вот, — развел руками Ладушкин. — Оказывается, вы все прекрасно понимаете и без меня.

Все вдруг смолкли. Ладушкин взглянул вверх. Учебник физики под потолком выделывал замысловатые пируэты, пока наконец, кружа над головами ребят, не опустился на стол Фонарева.

— Ура! — закричали все хором. — Поле исчезло.

«Значит, встреча была не напрасной, — удовлетворенно подумал Ладушкин. — Они успокоились, напряжение спало».

Но тут раздался возглас Столяровой:

— Ой, смотрите, он же всех надул!

На столе Фонарева лежал аппарат, похожий на перевернутый фильмоскоп. В двадцати сантиметрах от аппарата вертикально застыла шариковая ручка.

— Что это? — опешил Ладушкин.

— Мой гравитон, — гордо пояснил Фонарев.

— Ты же двоечник… Неужели сам?..

— Сам, — смущенно признался мальчик.

Звонок на перемену вывел Ладушкина из недоумения.

— Спасибо, дети, за урок, — сказал он и вышел из класса более спокойным, чем вошел в него, веря в то, что с человечеством не случится ничего плохого, пока есть у него такие двоечники и вундеркинды, как Фонарев и Галисветов.

— Ну как? — неопределенно спрашивал его Ладушкин, и Веня понимал, на что тот намекает, но лишь разводил руками.

— Стараюсь туда не заглядывать. Если хочешь набраться творческого вдохновения — пожалуйста, приходи. Кстати, я думаю, что твои потуги найти истину научным путем весьма сомнительны. Для этого нужен и научный багаж, и единомышленники. Попробуй использовать свою художническую интуицию.

«Возможно, он прав», — подумал Ладушкин и вновь заглянул к Соркину.

В этот раз круглая ставенка времянки, задубев от слякоти, прихваченной морозцем, поддалась со скрежетом, будто была сделана из металла.

И вновь перед Ладушкиным распахнулась бескрайняя ночь, каждая звезда которой сияла своим особым светом. И это множество звезд необычайно притягивало, так, что сердце подступало к горлу. Казалось, еще немного, и оно разорвется от волнения и тревоги перед этим космическим пейзажем, так запросто увиденным не из иллюминатора корабля, а из обыкновенной, ничем не примечательной времянки-развалюхи, неуклюже вросшей в землю. Не отрывая глаз от окошка, он спросил Соркина:

— Почему ты думаешь, что там Кронос?

— Потому что там вселенная! — В голосе Вени прозвучало отчаяние. Оглянувшись, он негромко сказал: — Думаешь, уютно жить на краю вселенной?

— В твоей времянке явный сдвиг пространства, а значит, и времени. Ладушкин осторожно закрыл ставню.

Наконец позвонил Дубров. Через час они сидели на кухне у Ладушкина, пили кофе, и Дубров рассказывал свою аномальную историю. Работал он в песчаном карьере и однажды засорил глаза так, что пришлось обращаться к окулисту. Тот, хотя и дал больничный, почему-то усомнился в его болезни и вместо обычных глазных капель прописал атропин, для проверки зрения.

Жена с дочкой гостили в деревне у родственников, он был один и на следующий день проснулся поздно от какого-то непонятного шума — будто бы собралась где-то рядом толпа, галдит, шумит. Прислушался. Нечто в голове гул? Потер виски, лоб, затылок, и от этого массажа гул уменьшился, зато можно было расслышать голоса, как они выясняют отношения, бранятся или объясняются в любви, смеются, всхлипывают. Истинное театральное представление. Он лежал, не шевелясь, с ужасом вслушиваясь в эту какофонию из мужских, женских, детских, старческих и молодых голосов. Но вот, перекрывая гул, кто-то выкрикнул: «Проснулся!» — и разом все смолкло, затаилось, лишь где-то далеко плакал ребенок. Потом кто-то прокашлялся и с хрипотцой пророкотал:

— Здорово, потомок! Не узнаешь? Это мы, твои родичи в нескольких коленах.

Он резко сел и схватился за голову.

— Тю, скаженный, — ругнулся бас. — Чего мечешься? Не бойся, это я, твой прадед Никифор. До сего часа мирно мы дремали в тебе, а тут какая-то сила пробудила-растревожила. Ты уж извини, если помешали. Да ведь сам посуди чертовски любопытно очнуться после вечного сна.

Дубров вскочил с дивана и побежал на кухню. Прыгающими руками налил в чашку воды, залпом выпил и вновь плюхнулся в постель.

— Ладно, полежи, перевари услышанное, — с добродушной грустью сказал Никифор. — Мы подождем. Только опять же прошу — не паниковать. Чтобы ты и вовсе не струхнул, бабушка с отцом решили тебя не беспокоить, но передают привет — они тоже здесь, рядом, то есть в тебе, в твоей памяти находятся. Позже и с ними поговоришь. Самое главное — не думай, что спятил. Просто что-то такое съел или выпил, отчего мы вдруг проснулись. А может, какое-то лекарство принял. Мне когда-то говорил один мудрый человек, что мы когда-нибудь оживем в потомках. Может, он и есть этот час… Полежи спокойно и припомни, что ты принял. Это важно и для тебя, и для нас. Надеюсь, ты не вздумаешь навсегда распрощаться с нами? Конечно, тебе сейчас не по себе, тебе просто страшно. Но, должно быть, и интересно?

— Да-да, конечно, — прошептал Дубров, ужасаясь тому, что разговаривает как бы сам с собой.

— Ну вот и отлично, — обрадовался прадед. — Верю, что ты не из робкого десятка. У нас в роду знаешь какие лихие парни! И в тебе должна течь кровь отчаянных ребят. Впрочем, ты можешь познакомиться с ними. То есть со своим прошлым. Даю на размышление полчаса. Если очень уж сдрейфил, то распрощаемся.

Тут поднялся возмущенный гвалт — никто не хотел уходить в небытие. Но прадед быстро навел порядок, и все успокоились, выжидая, что решит Дубров. А он, ощутив в себе множество жизней, вдруг проникся небывалой ответственностью. Жутковатый восторг поднимался со дна души. До сих-пор знал прошлое лишь по книгам, и вот, оказалось, носит его в себе…

Он лежал в оцепенении, язык прилип к гортани, мышцы окаменели. Из этого состояния вывел голос Никифора, обычный, человеческий, отнюдь не загробный:

— Ну, так что? Эх, поглядеть бы, как мир изменился!

— Все-таки, что со мной? — пробормотал Дубров.

— Ущипни себя, что ли, — недовольно сказал прадед, угадав его мысли. А ты, оказывается, трус.

Это задело и встряхнуло.

— Так что я должен делать? — как можно спокойней спросил Дубров.

— Ничего особенного. Мы через тебя, твоими глазами смотреть будем. Только показывай, настроившись на нас.