В Караханов - Мое человечество Страница 13

В перерыв с шахматами под мышкой пришел Белинский.

Дима дожевал бутерброд, прокомментировал: - Явление второе: те же и воскресший Морфи...

- А ты ни до, ни послевоскрешения не отличался скромностью,- ответил Белинский, высыпая фигуры.

Креймер отошел к окну.

Дима проигрывал только сотруднику, выступавшему в полуфинале первенства Союза. В ожидании ответного хода, он обернулся к Илье Борисовичу. Тот по-прежнему стоял спиной к ним, глядя в окно.

"То есть, как это - глядя? - подумал Дима. Стекла третий день ослеплены неаккуратной побелкой. Значит, вот уже полчаса шеф стоит, как изваяние, все равно, что носом к стене..." Белинскому пришлось повторить, что ход сделан. Крепмеру пришлось обернуться - биотоки основательно пробуравили его затылок.

Дима поспешно склонился к доске. Теперь он знал, что именно творится с Богом- Мат в два хода. Ты играешь сегодня, как сын турецкого подданного, констатировал Белинский.

Он задержался и, переминаясь с ноги на ногу, неестественно громко спросил: - Скажите, профессор, что вы собираетесь делать с А-гранулами?

У Димы перехватило дыхание.

- А что бы вы хотели? - после паузы ответил Илья Борисович.

Белинский хотел очень многого, а для начала - получить А-гранулы хотя бы для самых тяжелых своих пациентов. Он не знал, на какую просьбу стоит решиться, и поэтому продолжал молча топтать ногами пол.

- Тебя, наверное, больные ждут, - делая страшные глаза, сказал Дима.

Но Белинский уже решился на ограниченную просьбу, и Диме пришлось вытолкнуть его в коридор.

- Так вот зачем ты притащился сюда, несчастный?! А не пришла в твою сентиментальную голову мысль, что этих А-гранул у нас кот наплакал? Или ты вообразил, что ради твоего душевного равновесия мы должны спасти одного больного и потом любоваться, как мрут миллионы?

Они уже давно отошли от корпуса, а Дима все не мог успокоиться.

- Бог и так сам не свой, а ты своим дурацким вопросом все равно, что нож в спину ему сунул, - уже тише сказал он. - "Человек привыкает ко всему" - неверная поговорка. На то он и человек, чтобы быть выше привыкания. Смириться можно со многим, но только не с мыслью о смерти.

Уже две недели Илья Борисович играл в прятки с самим собой. Он не мог расстаться с А-гранулами и в то же время знал, что Нина их все равно не получит. Он не мог приступить к запланированному эксперименту, пока там, в палате, умирает его человечество, крупное, с топкими волосами.

У Димы Маленького была слабость: он не выносил чужих страданий. Поэтому он не ходил к Нине, поэтому избегал Бога. В отсутствие Креймера он слонялся по лаборатории, где все было по-прежнему и... уже не могло быть прежним. Когда Бог приходил, Диме казалось, что его собственный здоровый вид уж сам по себе, - оскорбление.

Видно, Креймер опять провел бессонную почь. Веки красные, вспухшие.

Дима его не расспрашивал. Люди умудряются следовать правилам хорошего тона в любых ситуациях. Дима не умел.

Он просто исчез.

Боб качался на веревочной лестнице. Маленький без обычного приветствия присел на скамейку.

Боб радостно подбежал к нему.

- Какого черта я выздоровел?!

"Почти человек" гармошкой сморщил физиономую. "Чтото ты темнишь сегодня, двуногий..." - словно хотел сказать он.

- Знаешь, кто я теперь такой? - Дима ткнул себя в грудь и с отвращением по складам ответил - Фи-лан-троп. Обжираюсь жизнью и призываю к жертвам...

- И какую же чушь нес я когда-то Нине про общечеловеческую трагедию. А ведь люди, Боб, только рождаются одинаково, а живут,любят и умирают каждый по-своему... И, знаешь, по-моему, не стоит кричать о великой загадке рака, вот мы уж добрались до него, а рано или поздно его разберут по косточкам. Только Человек-единственная и вечная загадка самой жизни... Но уж этого тебе, Боб, не понять..