Александр Тюрин - Большой пробой Страница 13

– Но если ровнять ее кузнечным прессом, то неизвестно, кому хуже будет. Знаю я эти ваши слова: мембрана, узлы, каналы, нормализованные, патологические. Машинерия какая-то. Торн, ты тоже машина.

– Ладно, я машина, а ты зверек, как и твои товарищи, – не сдержался Торн.

– Ладно, убедил. Поэтому мы с тобой расстанемся, как любители ананасов без сожаления расстаются с хреном. – Она с легким бжиканьем провела лезвием по тросу. Вот это оборот. И его заманила, обкрутила, не научился он на чужих ошибках. Включить автокарабин, долго поднимать будет; на руках подтягиваться, столько же времени. Торн поменял обойму в плевалке. Зарядом «храподела» можно и промазать из-за нервических причин, а вот «душилкой» нельзя. Пальни в ту сторону, и разорвавшаяся ампула образует устойчивое облачко газа. Блокада центра дыхания, выбежать практически невозможно, в графе «причина смерти» гражданские медики честно пишут «инсульт».

– Слушай, у тебя в роду были лесорезы или хлеборубы? – пытался отвлечь ее Торн.

– Бабушка пилила дедушку, – Аня не отвлекалась от резания троса.

– Я ведь вмажу, если не понимаешь намеков.

– Слабый неубедительный писк.

Она его даже подначивала. А Торн не мог нажать на спусковой крючок. Просто представил огуречного вида кожицу, запекшуюся струйку на краю рта, выпученный от последнего удивления глаз. Торн хотел настроиться на отвращение, но понял, что не успеет. Он дрыгнул ногами и, потеряв ботинок, перебросил себя на ползущий блок. Пиявка-Торн, впившись как следует вакуумными присосками, расслабился и обнаглел. Аня перерезала трос, а он подъезжал к ней, еще подмигивал и корчил рожи. А на нее вроде столбняк напал. Лицо белое, значительное, как у зловредной богини. Он помахал ей рукой и понял, что больше уже не придется, хвостиком вильнула его победа. Ушлая ведьма вздрючила кольцевики, тут кристалл состояний и повернулся, как избушка на курьих ножках, да заиграл другой гранью – ей на радость, а Торну, естественно, на горе. Где-то в управляющей системе появилась законная, но совершенно неуместная команда аварийного сброса. Блок, набирая скорость, заторопился вниз, так, чтобы в итоге сделать из Дмитрия Федоровича блин с красивым надгробием.

Торн скручивается, как полоса ткани в рулон. Пока он это делает, вертится и пирамида вокруг него. Потом оказывается, что он уже не прет прямо в землю, его путь завинчивается спиралью, как на американских горках. И сам блок похож на симпатичную лакированную тележку. Торн несется, сжавшись, в тележке по американской горке, а сзади кто-то вцепился в него и визжит. Вниз, где желудок прыгает, как заяц, и вверх, где, кажется, пустота вырывает его из сидения. Страшно бьются колеса, но не очень. Колея держит.

Торн почувствовал спиной твердь, а глазом небо. Блок остановился метрах в пяти выше дна и сбросил наездника. «Как колибри не полетел, но и не убился. Видимо, всю группу кольцевиков под контроль взять не удалось, не причесал их, как следует. Вот и не докрутил кристалл этот дрянной, чтоб судьба улыбнулась». Торн все-таки обрадовался и вспомнил – пора вздохнуть. И тут же пожалел, что дошел до такой жизни. Даже жалобно кряхтеть нельзя было. Будто бы пика продырявила его легкие. Торн надувался темными облаками венозной крови, а протолкнуть воздух не мог. Когда уже решил не пытаться и затухнуть, ветерок прошел по телу, проник в грудь и в голову. Боль отползла и смотрела выжидательно из-за угла. Аня держала его за руку. Оклемался вроде, пофартило.

– Можешь включать улыбку, – разрешила она. – Сам сломал блокировку, заиграл узлами, чтобы спасти от карачуна. Шаг первый ты сделал, а теперь беги, беги к нам, пока пускаем. Мы ведь ценим твое воображение, или как там – высоту психоцентра. Учти.

– Бабочка не станет коллекционером бабочек. Вы проткнули меня иглой и сказали, что теперь я ваш. А я хочу быть не ваш, а свой.

– Сказки старого чайника. Мы только тюкнули по скорлупе, в которой ты маялся, а дальше ты сам выбрался, исполать. Ты теперь прорастаешь сквозь мусор, Торн.

– Эй, вы, селекционеры человеческих чувств, иглоукалыватели душ. Я хочу не прорастать, как мусоревич, хочу плевать на этот хлам с высокого потолка.

Тут Торн почувствовал какой-то подозрительный запах, наплывающий на него. Новые, еще неведомые формы ведьмовства? Нет, все проще. Вольный каменщик, не только еще раз дохнул на него смесью перегара, курева и селедки, но и укрепил выдох набором сваезабойных выражений.

5. СМЕЛЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Воробьев вбежал, сделал балетное па и объявил:

– К вам идут товарищи-друзья с похоронными принадлежностями. Просят занять надлежащую позу: ноги смирно протянуты, ладошки на груди, глаза закатаны под лобик. Есть отличная идея. Для вас бесплатная. Дарить?

– Говори, говори, – нервно приказал Торн.

– Тут я обнаружил гравипучок, – зашептал подпольно лаборант, – полный эквивалент недельных щей по воздействию на организм.

Воробьев был изгнан с позором, но ушел красиво, как танцор фламенко, за кулисы, вернее, за железные шкафы, где его ждали девушки и пончики.

Вместо него на сцене появился академик со свитскими.

– Вы похожи на директора крематория, – поздоровался Веревкин с облаченным в черный сюртук Торном, – но вам идет, не жлобит.

– Разве вы прочитали мою докладную записку? – спросил Торн, пытаясь угадать свой приговор.

– Это про обезьян-добровольцев?

– Про выделение для опытов обезьян и добровольцев, – поправил Торн.

– Обезьяна в базарный день подороже нас с вами стоит, милок. И с добровольцами вы погорячились, дураков нынче мало. – Академик взял Торна под руку, как любимого ученика, и стал прогуливаться по залу. – Вообще-то дело не в обезьянах, а в вас, друг мой. Распространяются слухи, в которых вы герой. С этим я не спорю. Но заодно и те пузыри, которые лопаются на ваших экранах, становятся какими-то идолами, понимаете, вершителями судеб, и начинают делить с вами славу.

Торн хотел оправдаться, но академик его опередил.

– Не надо бояться. Я не конный памятник, люблю смелых, ловких. Я и сам был такой. Что главное в моих работах?

– Способы измерения зональной напряженности мембран, – Торн вспомнил фразу из какого-то учебника.

– Хороший солдат, а плохо стреляет. Главное – это дерзость, это умение вбить гвоздь в доску. Я первый показал: взаимодействуют в первую очередь не организмы, а их биополевые атрибуты. Теперь и вы покажите то, чего не знает никто, – академик взмахнул пальцем. – За шпагу, сударь. Первый выпад мой. Я не хочу видеть мутации мух, потому что точно знаю, приспособительных там не больше, чем при любом облучении. Вы мне подавайте связи: пучок такой-то конфигурации, каналы и узлы реагируют так-то. Сделаем, конечно, и замеры в тканях. А потом сверимся с данными других лабораторий. Посмотрим, есть ли что-нибудь похожее, а значит, и смысл в вашей бурной деятельности.