Джордж Мартин - Манна небесная Страница 14

– Права нет ни у кого, – продолжала Толли Мьюн, – ни у вас, ни у меня.

Он задумчиво пожал плечами.

Лампочка все мигала.

Черныш завыл.

Толли Мьюн сделала два шага по направлению к пульту, остановилась и повернулась к Тафу.

– Бог – это созидание, – с появившейся откуда-то уверенностью сказала она. – Вы можете разрушать, Таф, но не можете создавать. Поэтому-то вы и чудовище, а не бог.

– Создание жизни в чанах для клонирования – ежедневное и обычное дело в моей профессии, – возразил Таф.

Лампочка продолжала мигать.

– Нет, – сказала она. – Вы воспроизводите жизнь, но не создаете. Она должна была когда-нибудь и где-нибудь существовать, и у вас должны быть образцы клеток или ископаемые остатки, что-нибудь – иначе вы беспомощны. Да, черт возьми! О, конечно, вы можете создавать – так же, как и я, как и любой мужчина и любая женщина во Вселенной. Деторождение, Таф. Вот где настоящая власть, вот где настоящее чудо – это единственное, что делает нас, людей, сродни богам, и именно это вы предлагаете отнять у девяносто девяти целых и девяти десятых процента населения С'атлэма. К черту! Никакой вы не создатель, никакой не Бог!

– Несомненно, – бесстрастно согласился Таф.

– Так что вы не имеете права принимать такие решения, – сказала она, – и я тоже, черт возьми.

Она быстро и уверенно подошла к пульту и нажала кнопку. По экрану побежали разноцветные пятна, из которых возник зеркальный боевой шлем, украшенный стилизованным изображением глобуса. Под темной пластико-стальной маской светились два красных сенсора.

– Командующий Обер, – обратилась Толли Мьюн.

– Первый Советник Мьюн, – сказал Вальд Обер, – я беспокоился. Союзные послы говорят репортерам какие-то невероятные вещи. Мирный договор, новый расцвет. Это правда? Что происходит? У вас все в порядке?

– Да, – ответила она. – Послушайте меня, Обер, и…

– Толли Мьюн, – перебил ее Таф.

Она резко повернулась к нему:

– Что?

– Если деторождение – признак божества, то тогда кошки тоже боги. Они тоже воспроизводят себе подобных. Позвольте мне заметить, что за очень короткое время возникла такая ситуация, что у вас стало больше кошек, чем у меня, хотя вы начинали с одной пары.

Толли Мьюн бросила на него сердитый взгляд:

– Я вас что-то не понимаю, – она отключила звук, чтобы Обер не услышал слов Тафа. Вальд Обер беззвучно открывал рот и жестикулировал.

Хэвиланд Таф сжал пальцы.

– Я просто говорю вам, что хотя я и люблю кошек, я все же принимаю меры по контролю за рождаемостью. Я принял это решение, взвесив все за и против. В конце концов, как вы увидите, есть только два выхода. Вы должны или смириться с необходимостью обсуждать плодовитость своих кошек, причем, должен добавить, без их согласия, или же в один прекрасный день вам наверняка придется спускать целый мешок новорожденных котят через тамбур в холодный вакуум космоса. Если вы не сделаете выбора, он будет сделан за вас. Непринятие решения – потому что у вас нет права – это тоже решение, Первый Советник. Воздерживаясь от голосования, вы тоже голосуете.

– Таф! – страдальчески воскликнула она, – не надо! Я не хочу этой проклятой власти.

Дакс вспрыгнул на стол и обратил на нее свой золотистый взор.

– Профессия бога еще труднее, чем профессия эколога, – сказал Таф, – хотя, должен заметить, что когда я взвалил на себя эту ношу, я знал, что это рискованно.

– Нет, – вздрогнула она. – Не говорите так. Дети не котята. Они люди, они, они… у них есть власть ума, власть сердца… Они рациональны, и это они должны сделать выбор – они, а не я. Я просто не могу сделать его за них – за миллионы, миллиарды людей!

– Несомненно, так, – заметил Таф. – Я забыл о замечательном народе С'атлэма и о его многовековой истории рационального выбора. Разумеется, они заглянут в лицо войне, голоду и чуме, а потом, миллиард за миллиардом, изменят свои привычки и бодро разведут тучи, которые сгущаются над С'атлэмом и его величественными башнями. Как странно, что я этого не понял.

Они пристально смотрели друг на друга.

Дакс замурлыкал. Потом он подобрался к тарелке Тафа и стал лакать из нее грибное пюре. Черныш потерся о ногу Толли Мьюн, подозрительно поглядывая на Дакса.

Толли Мьюн медленно-медленно повернулась к пульту; ей казалось, что это движение длится целый день – неделю, год, всю жизнь, сорок миллиардов жизней. Но между тем прошло одно мгновение, и когда она взглянула на экран, все эти миллиарды забылись, как будто их и не было.

Толли Мьюн посмотрела на холодную немую маску, глядевшую на нее с экрана, и в этом темном блестящем куске пластика она, как в зеркале, увидела все безликие ужасы войны. Под маской горели мрачные, лихорадочные глаза голода и болезни. Она снова включила звук.

– Что у вас происходит? – спрашивал Вальд Обер. – Первый Советник, я вас не слышу. Какие будут распоряжения? Вы меня слышите? Что происходит?

– Коммандующий Обер, – сказала Толли Мьюн. Она заставила себя широко улыбнуться.

– Что случилось?

Она проглотила слюну.

– Случилось? Ничего. Абсолютно ничего. Черт возьми, да все просто прекрасно. Война закончилась, и кризис тоже, Командующий.

– Вас принудили силой? – рявкнул Вальд Обер.

– Нет, – быстро ответила она. – Почему вы это спросили?

– Слезы, – объяснил он. – Я вижу у вас слезы, Первый Советник.

– Это от радости, Командующий. Слезы радости. Манна, Обер, – так он это называет. Манна небесная, – она легко рассмеялась. – Звездная еда. Таф гений. Иногда… – она прикусила губу. – Иногда я даже думаю, что, может быть, он…

– Что?

– …Бог, – сказала она и нажала кнопку. Экран погас.

Ее имя было Толли Мьюн, но в историях, которые о ней рассказывали, обзывали ее по-разному.