Роберт Силверберг - Наблюдатели Страница 14

При мысли о том, что ей нужно снять повязку, Кэтрин снова охватило какое-то нелепое возбуждение. Она в гневе поджала губы. Еще до замужества, в бытность медсестрой, ей приходилось ухаживать за мужчинами, и делала она это совершенно бесстрастно, словно перед ней было живое мясо. Теперь же ей никак не удавалось воскресить в себе это бестрепетное отношение. Неужели год целомудренного вдовства сделал ее такой горячей? Или здесь замешано что-то другое? Могучий зов плоти, который исходит от этого распростертого перед ней тела? Наваждение? Чепуха! Просто это смятение чувств вызвано любопытством, желанием узнать, что скрывается под повязкой.

Сердясь на себя за эти мысли, Кэтрин схватила ножницы, приставила их к правому бедру незнакомца, просунула под материю и попыталась ее разрезать. Но из этого ничего не вышло. Повязка оказалась такой же прочной, как и скафандр, и лезвия отскакивали от материала.

Можно было попытаться стащить повязку, но она не хотела тревожить поврежденную ногу. В замешательстве Кэтрин стала ощупью искать потайную защелку, вроде той, что была на верхней одежде, и так увлеклась этим, что не заметила, как раненый пришел в себя.

– Что вы делаете? – спросил он приятным, хорошо поставленным голосом.

Она в страхе отпрянула.

– О! Вы очнулись!

– Как видите. Где я?

– В моем доме. Неподалеку от Берналильо. В тридцати километрах от Альбукерке. Это вам что-нибудь говорит?

– Не много. – Он поглядел на ногу. – Я долго был без сознания?

– Я нашла вас час тому назад. Возле самого моего дома. Вы… приземлились здесь.

– Да… приземлился… – Он улыбнулся. Глаза его были живыми, пытливыми, насмешливыми. Он был неправдоподобно красив, красив искусственной красотой киногероя. Кэтрин старалась держаться на удалении.

Она стеснялась его наготы, своей одежды, едва скрывавшей тело, спокойного дыхания ребенка, спящего в соседней комнате, и уже жалела, что поддалась безумному желанию забрать его к себе в дом.

– А где остальные члены вашей сексуальной группы? – спросил он.

– Моей сексуальной группы? – переспросила Кэтрин.

Он рассмеялся.

– Простите. Я сказал глупость. Я имел в виду, вашего супруга… мужа.

– Он погиб, – прошептала Кэтрин. – Его убили в прошлом году. Я живу одна с ребенком.

– Понятно. – Он попробовал подняться, но заскрежетал зубами, едва пошевелил левой ногой. Кэтрин предостерегающе вытянула вперед руку.

– Нет. Лежите! У вас сломана нога.

– Похоже на это, – он натянуто улыбнулся. – Вы врач?

– Я прошла медицинскую подготовку. До замужества была медсестрой.

Нога заживет, но вам нельзя некоторое время опираться на нее. Утром я вызову врача, и он наложит повязку.

Лицо незнакомца помрачнело.

– Это обязательно?

– Что?

– Вызывать врача. Вы не сможете управиться сами?

– Я? Но я…

– Это противоречит моральным принципам? Вы не можете принимать незнакомца в своем доме? Я заплачу. У меня в костюме есть деньги. Только позвольте мне оставаться здесь, пока не заживет нога. Я не доставлю вам никаких хлопот, обещаю. Я… – Спазма острой боли помешала ему договорить.

Он сцепил руки и зажмурил глаза.

– Выпейте вот это, – сказала Кэтрин, протягивая болеутоляющее.

– Это не поможет. – Он покачал головой. – Я могу… справиться… сам.

Он замолчал, углубившись в себя, словно направил все силы на совершение какой-то тяжкой внутренней работы. Что бы он ни делал, это принесло свои плоды. Его лицо разгладилось, на него вернулось прежнее насмешливое выражение.

– Итак, я могу остаться здесь? – спросил он.

– Возможно. На некоторое время. – Она не осмеливалась спросить, кто он и откуда. – Нога очень сильно болит?

– Ничего. Я потерплю. Мне кажется, что наиболее серьезные повреждения могут быть внутри. Удар был очень силен, когда я… упал. – Он был очень спокоен, говоря об этом. – Вам не придется особенно много заниматься мною.

Мне нужны покой, еда, некоторая помощь. Я буду обременять вас только несколько недель. Зачем вы пытались снять мой пояс?

Щеки ее покрылись румянцем.

– Чтобы вам было удобнее. И… на тот случай, если вам захочется… ну… – Она замялась. – Но я не сумела этого сделать. Он не открывался, а разрезать его я не смогла.

Рука его скользнула вдоль левого бедра и сделала что-то неуловимое.

Желтая повязка с щелчком раскрылась и упала. От неожиданности Кэтрин поднесла пальцы к губам. Странно, но в его наготе не было ничего необычного. Она не знала, что ожидала увидеть – скорее всего, что-то вроде гладкой бесполой промежности куклы. Кэтрин отвела взгляд.

– У вас строгое табу в отношении наготы? – спросил он.

– Вовсе нет. Просто все это… все это так необычно! Мне следовало бы опасаться вас, но я вас совершенно не боюсь; я должна была немедленно вызвать полицию, но почему-то не сделала этого… – Она продолжала смотреть в сторону, стараясь взять себя в руки. – Я принесу судно. Хотите, я что-нибудь приготовлю? Какой-нибудь суп или гренки? И дайте мне вынуть из-под вас этот костюм. Будет удобнее спать без него.

Лицо незнакомца на мгновение исказила боль, когда она вытаскивала из-под него комбинезон, но он ничего не сказал. Затем она стащила с него пояс. Он поблагодарил ее слабой улыбкой. Кэтрин прикрыла его одеялом.

Внешне он был спокоен, но, разумеется, очень сильно страдал, хотя и не показывал виду.

– Вы спрячете костюм в безопасное место? – спросил он. – Туда, где его никто не сможет обнаружить?

– Мой шкаф достаточно безопасное место? – поинтересовалась она.

– Вполне, – кивнул он. – Но я не хотел бы, чтобы кто-нибудь, кроме вас, его открывал.

Она спрятала комбинезон среди летней одежды. Раненый не сводил с нее глаз. Поправляя одеяло, она спросила:

– А теперь, как насчет еды?

– Утром, я думаю. – Его рука на мгновение коснулась ее ладони. – Как вас зовут?

– Кэтрин. Кэтрин Мэйсон.

Он не назвал своего имени, а она опять постеснялась спросить.

– Я могу вам довериться, Кэтрин?

– В отношении чего?

– Мое присутствие здесь останется тайной?

Она тихо рассмеялась.

– Я не хочу переполоха среди соседей. Никто не узнает о том, что вы здесь.

– Отлично.

– А теперь я принесу судно.

Она ощутила значительное облегчение, покинув его. Незнакомец вызывал у нее страх, и чем дальше, тем больше. И ужаснее всего было его абсолютное спокойствие. Он казался нереальным, искусственным. Все в нем отдавало фальшью – от неправдоподобно красивого лица до гладкой, хорошо поставленной речи. И самым загадочным было то, как это ему удалось перейти из состояния бредового забытья в нормальное за каких-нибудь пятнадцать минут. Как будто он что-то включил внутри себя, и это погасило по всему его телу болевые ощущения.