Николай Эдельман - Ночь в городе Страница 14

Проехали мимо темного парка, где у калитки в чугунной ограде горел единственный фонарь, освещая бюст какого-то деятеля на гранитном постаменте.

- Сильно вымоталась? - спросил Леонид девушку, чтобы нарушить затянувшееся молчание. Ему было как-то неудобно, что они ни о чем не разговаривают, она ещё решит, что он скучный и занудный человек. - Н-да. Но я не виноват. Это у вас город слишком идиотский, а я тебя предупреждал, что мы будем всю ночь плутать. Ты только не забывай показывать дорогу.

- Сюда, - указала Лора. Она была явно не намерена поддерживать разговор. Теперь они ехали по узкой, темной, застроенной мрачными высокими домами, сдавливающими проезд, как скалы - ущелье, улице. Фонарей здесь почти не было. Из черных подвалов подворотен тянуло сыростью и гнилью. На асфальте валялись какие-то тряпки, раздавленные картонные коробки, кучи мусора - видимо, все выкидывалось из окон прямо на мостовую. Герц несколько раз сбавлял скорость и осторожно объезжал пьяных, шагавших, шатаясь, по самой середине дороги. Какие-то ребята, собравшись в кучку, занимались на тротуаре чем-то непонятным, и когда Герц проезжал мимо них, в машину швырнули пустую жестянку из-под пива.

Потом они проехали рядом с распахнутой дверью. Очевидно, это был кабак - внутри освещенного помещения в клубах табачного дыма толпилось много людей. Из двери, шатаясь, вышел мужчина в грязной одежде и с грязной рожей, и вдруг свалился на дорогу чуть ли не под колеса машины. Герц еле успел его объехать.

- Стой! Б...! - заорал пьяный вслед. Леонид сморщился. Он терпеть не мог, когда при женщинах матерились. Но долго морщиться ему не пришлось где-то в стороне раздался сухой треск автоматной очереди.

- Стреляют, - заметил он. Странно, он совсем не испытывал никакого страха. - Похоже, это у вас частое явление?

- Почему ты так думаешь?

- Тебя выстрелы совсем не удивляют.

- Тебя тоже.

- Да, ты права. Но это мне самому странно. А ты привыкла?

- Да... То есть нет. Не знаю... Меня сейчас совсем другое тревожит.

- Что именно? - спросил Герц, и тут же добавил: - Если это твое личное дело, можешь не отвечать. Я не люблю лезть в чужие дела, чтобы только хуже не получилось. Но между прочим, хочу тебе сказать, что если тебе понадобится какая-нибудь помощь, то можешь располагать мной целиком и полностью.

- С чего ты взял, что у меня какие-то неприятности? - спросила Лора.

- Но, моя милая, что же ты ещё предлагаешь мне думать, когда я вижу, как ты на ночь глядя срываешься с места, едешь с первым попавшимся человеком в город, утверждая, что "не можешь там больше оставаться"? Впрочем, если тебе неприятно ещё раз обо всех этих делах вспоминать, или ты считаешь, что я лезу не в свое дело, ты так и скажи, и я мигом заткнусь.

- Все это чепуха, - махнула рукой Лора, но из её тона можно было ясно понять, что это вовсе не чепуха. - Но спасибо тебе. - Она помолчала и потом сказала, - А знаешь, я действительно не откажусь от твоей помощи. Понимаешь, мне надо тут кое с кем пять минут поговорить, и я хочу, чтобы ты присутствовал при разговоре. Просто присутствовал, и все. Ладно?

- И всего-то? - удивился Герц. Но это "всего-то" его заинтриговало.

- Останови, я позвоню.

Герц остановил машину рядом с телефонной будкой. Лора набрала номер, положив трубку на плечо, затем нетерпеливо дернула рычаг, снова повертела диск, и опять не прозвонилась.

- Поехали, - сказала она, садясь в машину. - Занято. Позвоню из следующего.

Они останавливались у всех подряд будок, и там, где телефон работал, Лора пыталась звонить. Наконец, она с досадой сказала:

- Ладно, поедем так. Если там все время занято, значит, дома должен быть кто-нибудь.

Следуя указаниям Лоры, через гадкую и вонючую подворотню, где у одной стены сгрудилась в кучу компания людей, то ли покупающих наркотики у продавца, то ли выясняющих отношения, Герц въехал во двор и остановил машину. Двор был таким же угрюмым, как и все городские пейзажи. Его углы были завалены мусором и заросли крапивой и чернобыльником. На полуразломанных скамейках виднелись силуэты каких-то угрюмых личностей. Лора устремилась в подъезд. Герц последовал за ней и оказался на лестнице, ступени которой были сильно выщерблены. В темноте он два раза чуть не свалился, и оставался на ногах, только хватаясь за липкие перила, которые оставляли на его руках и манжетах черные полосы. Вдруг девушка вскрикнула, и что-то с шумом бросилось вниз мимо ног Леонида.

- В чем дело? - осведомился Герц.

- Крыса, - сказала Лора. - Кажется, она меня укусила.

Они поднялись по лестнице к окну, прямо в которое светила луна. Лора, опершись о подоконник, сняла с ноги туфлю и сказала:

- Посмотри, пожалуйста, нет ли на ноге чего-нибудь?

Герц опустился перед ней, взял в руки её маленькую ступню и внимательно осмотрел её.

- Нет ничего, - сообщил он. - А впрочем... Поверни ногу. Нет, все нормально. Мне показалось.

Он уже собирался подняться, когда на лестнице раздались шаги. Герц поднял глаза, смущенный, что его застали в такой странной позе, и увидел, что по лестнице спускается какая-то непонятная процессия, наряженная в бело-голубые хламиды. Их было человек десять, всех возрастов, от сгорбленной вдвое, совершенно лысой старухи, до молоденькой девушки; были там и солидные мужчины, и ребята с панковскими гребнями на головах. Они прошли мимо бесшумно; последний в процессии держал подвешенную на цепочке консервную банку и раскачивал её, как кадило. Несколько капель из неё попало на Герца, и он почувствовал запах спирта.

- Кто это такие? - спросил он Лору, поднимаясь и отряхивая колени.

- Страждущие, - ответила она.

- Страждущие чего? Это что, секта такая?

- Да нет.

- А что?

- Так, - она только пожала плечами, не желая толком ответить, и направилась дальше по лестнице.

На площадке третьего или четвертого этажа она толкнула незапертую исцарапанную дверь и вошла в коридор, тесный и запущенный, потолок которого, совершенно черный, был покрыт несколькими слоями пыльной паутины. Герц двинулся вслед за Лорой вглубь коридора, огибая какие-то коробки, штабеля стульев с обломанными ножками и вешалки с грудами рванья. Где-то за стеной бубнили голоса - высокий женский визгливо орал: "Не дам я тебе ничего! Убирайся!" - в ответ на что мужской голос, низкий и сиплый, с ужасающей монотонностью повторял: "Сука! Сука!"

Потом он оказался в комнате, узенькой и грязной. Он сидел рядом с навечно закрытым невероятно пыльным окошком с двойной облезлой рамой, за которой жужжала неведомо как попавшая туда муха. Стекло было перечеркнуто трещиной, и за ним ничегошеньки не было видно. На широченном подоконнике стояли запыленные химические колбы и растрескавшиеся чашки, и в некоторых из них было полно паутины и дохлых мух. Герц держал в руке такую же разбитую и склеенную чашку, в которую ему налили чай. Под неимоверно высоким, теряющимся в полумраке потолком, горела электрическая лампочка без абажура. С одного из углов потолка, дальнего от Герца, штукатурка полностью осыпалась, обнажив сине-черные гнилые, опасно прогибающиеся балки перекрытий, и взгляд Леонида то и дело возвращался к этой неприятной картине, как будто он всерьез опасался, что аварийный потолок сейчас свалится ему на голову; было почти несомненно, что в один прекрасный день такое произойдет - да и состояние ещё целой, но сильно потрескавшейся штукатурки внушало серьезные опасения. Весь тот угол был завален пустыми бутылками, и некоторые из них явно попали туда только что. Обитателей в комнате было трое: один, мужчина неизвестного возраста, спал на красном диване, уткнувшись лицом в потертую обивку, и заливисто храпел, а время от времени громко пускал ветры. Хозяйкой комнаты оказалась довольно молодая и стройная ещё дама, но из тех, про которых говорят "потасканная". Бурный образ жизни оставил на её лице многочисленные морщины и черные мешки под глазами. Это не мешало третьему присутствующему, огромному экспансивному мужчине с выпирающим над ремнем брюхом постоянно хватать её сзади за бедра, класть руку ей на грудь и отрывочными междометиями выражать желание переспать с ней. Присутствие спящего его совершенно не смущало, но на новых гостей он бросал неприязненные взгляды и даже не предложил им выпить, хотя на голом столе, не покрытом скатертью, стояла початая бутылка.