А. Дж. Риддл - Эра титанов Страница 15

Мне тогда было восемь, и всю неделю до того, как я сюда отправился, я считал дни и часы до этого мгновения. Меня приводило в возбуждение не само это место, а то, что я ехал туда с отцом. Тогда он был послом США в Соединенном Королевстве, и мы мало времени проводили вместе. А в тот день я чувствовал особую близость с ним.

Для других детей, которые тоже поехали на экскурсию, доисторический памятник казался всего лишь кучей камней, разбросанных по полю. Стоунхендж не вызывал у них никакого интереса, однако для моего отца был не только историей, но и вдохновением, символом идеала. Примерно пять тысяч лет назад люди, построившие его, истекали кровью и по́том, отдавали жизнь ради того, чтобы сохранить свою культуру и свое видение мира и передать их будущим поколениям.

То, что эти люди создали Стоунхендж и часть его сохранилась до наших дней, чтобы дарить нам вдохновение и говорить с нами, пусть и загадками, отзывалось в душе моего отца. В тот день я понял, что в этом он видел свое назначение в роли дипломата. Отец строил свой собственный Стоунхендж – Америку, и особенно ее отношения с другими странами, – чтобы передать людям свое ви́дение лучшего человеческого общества на всем земном шаре, в центре которого находятся свобода и равенство. И дело было не в том, что он не любил меня или ему не нравилось проводить со мной время, – просто он считал свою работу важнее всего на свете.

Тогда, в восемь лет, стоя рядом с огромными камнями Стоунхенджа, я понял суть своих отношений с отцом, и это помогло мне избежать огромного количества мучительных переживаний в детстве. Мое открытие стало утешением, особенно в те минуты, когда я спрашивал себя, почему его никогда нет рядом, в то время как другие отцы так много внимания уделяют своим детям.

Но открытие, сделанное в детстве, бледнело по сравнению с тем, что я увидел теперь. Двадцать восемь лет назад я видел медленно разрушающиеся руины, которые неуклонно уничтожали время и вандалы: половина каменных столбов рассыпалась в прах, а часть лежала на земле. Но Стоунхендж, представший передо мною сейчас, выглядел так, будто его строительство закончилось вчера.

Глава 12

Харпер

Я чувствовала себя куском мяса в хрупкой оболочке из кожи, который кто-то решил сварить, чтобы приготовить суп.

Меня пожирала лихорадка. Три года назад я болела гриппом, а моя мама – воспалением легких. То, что происходило со мною сейчас, было ни на что не похоже. Я чувствовала себя ужасно и едва справлялась со страхом.

Здесь, в салоне первого класса, мир существовал помимо меня; он то возникал, то пропадал, когда я засыпала – или как будто бы парила в полусне в густом тумане.

Передо мной возникло лицо доктора Сабрины.

– Вы меня слышите, Харпер? – спросила она.

– Да. – Я едва различала свой хриплый, слабый голос.

– Ваше заражение становится хуже, это все из-за ноги. Вы меня понимаете?

Я кивнула.

– Я промыла рану, когда вы выбрались из озера, но заражение все равно началось. Я дам вам четыре таблетки ибупрофена и вернусь обсудить, что делать дальше.

Я проглотила таблетки и закрыла глаза. Что делать дальше. Мне стало смешно. Интересно, почему? О, да, потому что у меня рана на ноге. По крайней мере, лучшая часть меня не пострадала.

У меня по-прежнему все болело, но температура снизилась и в голове прояснилось. Мир вокруг снова начал существовать, а вскоре пришла докторша. Она повернула меня, чтобы лучше рассмотреть мою правую ногу, и спустила джинсы, которые соскользнули с меня, точно пижама.

Я сильно похудела, и это меня обрадовало.

Темно-красная жидкость пропитала белую повязку, которая закрывала ногу от самого колена до щиколотки. Кожа вокруг покраснела и распухла, и мне казалось, что, когда я на нее смотрела, мне сразу становилось хуже.

Тогда, в тонущем самолете, когда Ник резко дернул меня и оторвал то, что впилось мне в ногу, я уже почти ничего не чувствовала, но сейчас мое тело наполняла боль, и мне казалось, что я ощущаю, как жар поднимался по моему телу наверх.

Сабрина долго смотрела на повязку, как будто превратилась в рентгеновский аппарат в человеческом обличье и должна была сохранять неподвижность, чтобы сделать хороший снимок.

– У вас серьезное заражение, причиной которого является рана в икроножной мышце, – глядя мне в глаза, сказала она. – Опасность инфекции возникла в тот момент, когда вас вытащили на берег. Я постаралась промыть и забинтовать рану, но этого оказалось недостаточно. Сейчас мы должны принять решение.

Мне совсем не понравилось, как это прозвучало.

– Я могу еще раз промыть рану и дальше следить за ее состоянием более внимательно. При обычных обстоятельствах вы бы уже получали антибиотики, но у нас очень ограниченный запас. Поскольку мы имеем доступ к вашей ране, у нас есть шанс справиться с инфекцией без антибиотиков, которые принимаются перорально.

– Понятно, – кивнула я.

– Если инфекция будет продолжать развиваться к заходу солнца, нам придется принять превентивные меры, чтобы она перестала распространяться.

Я кивнула, пытаясь скрыть, что ее слова меня сильно испугали.

– Сейчас я удалю часть мышечной ткани вокруг раны и почищу ее в третий раз, – добавила докторша.

Она долго говорила монотонным голосом, подробно перечисляя осложнения, которые могли возникнуть, время от времени произнося страшные слова «гангрена» и «сепсис». В общем, она сказала, что, если мне в самое ближайшее время не станет лучше, она удалит часть моей ноги. В лучшем случае мой выбор летней одежды будет ограничен, в худшем… меня ждало кое-что пострашнее. Сабрина закончила свою речь заявлением о «полной потере подвижности». Она замолчала и стала ждать, что я отвечу, и мне стало интересно, на что она рассчитывала.

– Ну, писатели не слишком часто выходят из дома. А спортом я не занималась уже много лет, – заговорила я наконец.

«Ты ведь собиралась записаться в тренажерный зал, когда вернешься в цивилизованный мир», – напомнила я себе и вздохнула.

– Я подробно описала ваше состояние, поскольку считаю, что каждый пациент имеет право знать о своей болезни и прогнозах на выздоровление, – стала объяснять докторша. – А также он должен участвовать в принятии решения, касающегося методов лечения. В настоящий момент ваша ситуация представляется мне уникальной. Ко мне заходил Ник, чтобы обсудить, как развивается ваша болезнь. Он потребовал, чтобы я немедленно дала вам антибиотики. Кроме того, он перечислил определенные… последствия асоциального воздействия ухудшения вашего состояния на него лично и в результате на благополучие всего лагеря.

Я обрадовалась, услышав, что Ник Стоун за меня переживал.

А Сабрина продолжала говорить так, будто произносила заранее заготовленное заявление, которое она отрепетировала несколько раз:

– Я берегу антибиотики для самых тяжелых и срочных случаев. Я действую в соответствии с простым принципом: сохранить жизнь как можно большему количеству людей, максимизировать число тех, кто выжил после катастрофы, к тому моменту, когда прибудет помощь.

Иными словами, лучше десять колченогих пассажиров, чем пять с полным набором конечностей. Она была права, и родственники тех, кто здесь оказался, тоже с нею согласились бы. Вспомнив о родственниках, я подумала, что моя мама наверняка жутко за меня волновалась, не зная, куда я подевалась.

Докторша все говорила и говорила, и я поняла, что она пыталась принять решение.

– Однако, учитывая заявление Ника, я столкнулась с дилеммой: давать ли вам антибиотики сейчас, поскольку, если я этого не сделаю, всему нашему лагерю может угрожать опасность, – призналась она в своих сомнениях.

– Понятно.

И снова мне стало интересно, какого ответа ждала от меня докторша. Она не задала ни одного вопроса, однако торчала около моей ноги, безмолвно пытаясь заставить сказать то, что хотела услышать. Получалось это у нее не слишком хорошо – я имею в виду разговаривать с людьми.

– При обычных обстоятельствах вас поместили бы в стационар и назначили капельницы с антибиотиком. Но у нас есть только таблетки, и, хотя они могут вам помочь, я не уверена на сто процентов, что они дадут нужный результат. Как уже сказала, я бы предпочла оставить их для пациентов с внутренними инфекциями и… если честно, в ситуациях, когда они смогут продлить им жизнь. Для тех, у кого небольшая масса тела и кому антибиотики, вне всякого сомнения, принесут больше пользы.

Небольшая масса тела.

– Детям, – догадалась я.

– Совершенно верно.

Наконец я поняла, чего Сабрина от меня добивалась. Она хотела, чтобы я приняла решение, а потом помогла ей уладить все с Ником.

На кону стояли моя конечность и чужие жизни, вне зависимости от того, кто получит антибиотики. Я спросила себя, с каким решением смогла бы жить дальше, но все было гораздо сложнее. Однако ведь в противном случае я просто умру. Значит, мне предстояло пройти испытание. Принять решение, с которым я не сумею жить дальше, и спасти себя или выбрать правильное, но подвергнуть свое существование риску.