Сергей Другаль - Институт Реставрации Природы (Сборник) Страница 15

— Это то, что я не успел зарисовать. Пришлось заснять… Это гракула, которую вы ищете. Она была здесь вчера. Выкатилась на поляну, имея форму диска. Были сумерки, и она стала накачиваться. Знаете, у нее в подошвах клапаны. Вытягивает ногу, набирает в нее воздух, а потом сжимает, как гармонь, и перегоняет воздух внутрь. Она лежала на спине и, работая двумя ногами, порядком накачала себя. Потом грызла хворост, и у нее в глубине, возле пупка, засветилось что-то похожее на гаснущие в костре угли. И она стала округляться. Пока я бегал за аппаратом, она раздулась и поднялась над лесом. Ветер унес ее от меня.

— Вот и все, — сказал Олле. — Тебе ясно?

— Вполне, — ответил Нури. — Если она способна нагревать в себе воздух и пользоваться законом Архимеда для передвижения, то уж принять вид матраца… И ежу понятно, что это я сам вынес ее из изолятора, когда пришел менять матрац.

Итог подвел Художник.

— Одно предсказание волхва сбылось, — сказал он. — Дело за вторым.

Этот дуб был не из тех, что вытягивались в пару лет, подгоняемые стимуляторами. Покрытый мхом, раскидистый, с толстым неровным стволом, он был естественно стар и громаден. Стоял дуб на отшибе от массива, возвышаясь над рощицей поддубков. У подножия его копошились полосатые поросята, и, угнездившись на нижней развилке, рассматривала их гракула.

Гром улегся неподалеку, положил голову на вытянутые лапы. Морда его выражала сознание выполненного долга и гармонии с окружающей действительностью. Олле, стоя на спине у коня, объезжал рощицу кругом, непрерывно щелкая затвором съемочного аппарата.

Нури возился с прибором связи. Сориентировав створки антенны на еле различаемую в невозможной дали иглу башни ИРП, он подозвал Олле.

— Рельеф позволяет использовать лазерную связь. Прямая видимость. Вызываю деда.

Метрах в трех от земли возникло туманное пятно и оформилось в привычный образ директора ИРП. Сатон сидел в кресле, видимый по пояс. В ИРП над столом директора спроецировалось такое же изображение стоящих рядом Олле и Нури.

Сатон поднял голову, дернул себя за бороду.

— Мы нашли ее, профессор, — сказал Нури.

— Я так и подумал. Как там она?

— Висит на дубе. Сменила расцветку. Сейчас она бледно-сиреневая по краям, а серединка — в незабудках по зеленому полю.

— Ага! И что вы собираетесь предпринять?

— Ничего. Вернемся домой.

— А она?

— Я полагаю, пусть висит, — сказал Олле. — Пусть катается диском, или бегает козой, или плавает моржом. В конце концов мы убедились, что она на Земле акклиматизировалась полностью. Ей здесь хорошо, и пусть живет.

— Говоришь, по зеленому полю незабудки. Странный вкус! — Сатон откинулся в кресле, открыл рот, полный белых зубов, захохотал и исчез.

Олле и Нури возвращались домой, в ИРП, но еще долго было слышно, как на дубе хрумкала желудями веселая гракула.

Светлячковая поляна

— От-то корова! — сказал восхищенный Олле.

Корова скосила на него огромный, с футбольный мяч, великолепный глаз, обрамленный заостренными ресницами, и жарко вздохнула. Животному было некогда. Животное ело.

— Наша скороспелка. — Сатон погладил корову по животу.

Возле директора Института Реставрации Природы толпились пахнущие одеколоном отпускные волхвы и цокали языками.

— Что вы видите спереди? — продолжал Сатон. — Вы видите степь, бывшую саванну, прилегающую к лесному массиву ИРП. Видите разнотравье, сеноуборочные автоматы и конвейер, подающий дробленую смесь кукурузы, древовидного пырея и кустарникового клевера. А также коровьи головы… Посмотрите, товарищи, налево.

Волхвы посмотрели. Лента конвейера с дробленой зеленью тянулась вдоль уходящего за горизонт навеса, под которым в прохладе стояли в ряд черно-белые коровы.

— Посмотрите, прошу вас, направо.

Та же бесконечная линия жующих рогатых голов, то же травяное раздолье.

— Что мы видим сзади? — Сатон и волхвы обошли корову. — Мы видим вымя диаметром полтора метра, видим присоски доильного аппарата и навозоуборочный конвейер. Еда и дойка идут непрерывно. От каждой коровы молоко, примерно триста литров в сутки, поступает в молокопровод и подается на завод. — Сатон махнул рукой куда-то в сторону. — Вот и все.

Огромные — от земли до рогов метра два — коровы мерно жевали, слышалось тяжелое хрумканье, дергались присоски, и журчало в трубах молоко. Вокруг шныряли, надеясь на случайную утечку, возбужденные коты.

Необозримая густо пахнущая шеренга рогатых колоссов — это зрелище потрясало воображение. Удивить привыкших ко всякой лесной живности волхвов что-нибудь да значило. Сатон был доволен произведенным впечатлением.

— Лесостепь, саванну мы осваиваем всего третий год, — сказал он. — И вот первый результат, а? Скороспелку вывели наши генетики: побочный продукт деятельности института. Мутанты. Два приплода за год… Э, вы еще быка не видели! Танкер.

Он оглядел постепенно мрачнеющих волхвов. Их коричневые лица с белыми пятнами недавно обритых бород и усов были сосредоточены.

— Ну, — Сатон достал темные очки, спрятал за ними глаза. Так он всегда делал перед спором. — Я же знаю, о чем вы думаете!

— То-то и оно, — сказал старший из волхвов, единственный небритый, заросший жутким волосом. — Вытягиваем соки из почвы. Непрерывная косовица… Надолго ли земли хватит?

— Плодородие мы возвращаем. Навоз идет в землю, вводим стимулирующие добавки, нормированное орошение. Экологический баланс сохраняется.

— Не знаю, мастер. И вы не знаете. От этих стимуляторов, от мутагенов в лесу сейчас такое творится — сам черт не разберет. А нас, смотрителей, мало…

— О штатах мы еще поговорим, но в целом за массив я спокоен. В лесу реставрация идет полным ходом. А с годами все уляжется, уравновесится и придет в естественную норму.

— Э, мастер Сатон. — Волхв погладил бороду, и Олле не к месту отметил, что уже в третьей партии встречает принципиальных противников бритья. — Эти мясомолочные монстры нужны, не спорю. Но они, пусти их в поле, откинут копыта, ибо к природе отношения не имеют. Господи, жуют-то как!

— Не согласен. Да, эта корова рассчитана на автокормление, и в поле ей делать нечего, она быстрее объедает растительность, чем передвигается. Но так или иначе — она живая и, следовательно, часть природы. Скороспелка — целевое животное. Молоко и мясо — вот ее функция.

— Я и говорю: к реставрации эта худоба отношения не имеет. Настоящий зверь многофункционален, он сам по себе, а этой без человека не прожить. И потом, как вы определите момент, когда надо поставить точку, сказать: вот теперь все, реставрация закончена? Сейчас в массиве мы сталкиваемся с такими чудесами, что порой оторопь берет. Порой думаешь: может, мы перемудрили, перереставрировали?..