Виктор Эфер - Бунт атомов Страница 15

Пат, подавая руку, сказала ему:

— Если вы будете нас навещать, я буду очень рада…

Мистер Конвэй сморщился, как если бы ему в рот попал кусок лимона и, ничего не ответив, отвел свои глаза и включил мотор.

Выехав на дорогу, вместо того, чтобы свернуть вправо, на ответвление ведущее в Сэкс-Ярд, он неожиданно свернул влево по главной дороге, ведущей в Бельмонт. Автоматически следя за поворотами, подъемами и спусками и машинально крутя рулевое колесо, он раздумывал над создавшимся положением.

— Итак, если бы не «Патриция» — то мир все же оказался бы лицом к лицу с угрозой той колоссальной опасности, которую вызвал к жизни, как спирит вызывает духов, Мэттью Роллинг!.. — Конвэй представил себе, какой шум поднялся бы вокруг этого открытия. Каких бы путей не использовали, каких бы средств не применили агенты тех государств, которые и сейчас еще, через несколько лет после окончания Величайшей, второй Мировой войны — мечтают о новых завоеваниях, о покорении силою оружия других народов и о навязывании этим другим народам своей воли, своих взглядов и своих систем… Сколько было бы новых преступлений, новых ужасов, какая глухая подземная борьба закипела бы вокруг этих нескольких листов расчетов и инструкций, о которых говорил Мэттью. Это открытие явилось бы теми дрожжами, на которых с катастрофической быстротой взошли бы и развились ненависть и вражда, неминуемо ведущие к новой, еще ужаснейшей человеческой бойне, на этот раз, может быть, последней.

«Дико! — раздумывал мистер Конвэй. — Разум — это нечто абсолютное, нечто высшее! Чудо из чудес! На Земле — песчинке во вселенной — человек, величина порядка одной биллионной самой малой величины… И у этой умозрительной частицы, живущей в среднем 60 оборотов Земли вокруг Солнца — разум, охватывающий всю Вселенную!.. А это, видимо, против законов природы, — этим нарушается равновесие, и разум, способный решить все задачи Мироздания, должен логически прийти к отрицанию себя и уничтожению себя… Тогда равновесие вновь восстановится».

Въехав в Бельмонт, мистер Конвэй был поражен несколько необычным оживлением, царившим на улицах городка. У каждого общественного здания толпились небольшие кучки людей, о чем-то оживленно беседующих… Обратил внимание мистер Конвэй также на чрезмерное количество лиц, нетвердо держащихся на ногах и с размашистыми жестами выкрикивающих какие-то тирады, в которых спрягался во всех временах и лицах глагол «плевать»…

Приостановив свой автомобиль, мистер Конвэй вежливо осведомился у одного из таких покачивающихся субъектов, где находится телеграф.

— Телеграф?! — выпучил глаза тот, будто его спросили о чем-то неслыханном. — А за каким, собственно, чертом вам телеграф?! Плевать!.. К чертям все телеграфы мира… Я сам… телеграфист и, извольте видеть, совершенно не интересуюсь телеграфом. Вылезайте из вашего экипажа и пойдемте пропустим по стаканчику за упокой души всех телеграфов… Да и нас с вами, заодно…

— Но, право же, мне необходим телеграф, — несмело настаивал мистер Конвэй.

— Не валяйте дурака!.. Плюньте! Теперь нет ничего необходимого, кроме огненной воды, дающей радость… — И собеседник мистера Конвэя, отойдя, затянул, хотя и не очень громко, популярную песенку:

«Мэгги, Мэгги, твои огненные волосы зажигают огонь в моем сердце!..»

В это время из-за угла показался важно шествующий констебль и, увидев его, телеграфист сразу же прервал музыкальное восхваление огненных кудрей Мэгги.

— Мистер Дженкинс, — строго сказал констебль, — вам следовало бы сидеть за своей конторкой!.. Или, может быть, распоряжения правительства Его величества не касаются телеграфных служащих?

Здесь мистер Конвэй заметил, что случайно остановился как раз у дома, где помещалась телеграфная контора, куда поспешно и юркнул подгулявший телеграфист.

Несомненно, размышления на тему о человеческом разуме, которыми была занята голова мистера Конвэя, притупили его проницательность, иначе он сразу же догадался бы о причинах замеченных им странных явлений в городе. Но так и не догадавшись ни о чем, он вошел в помещение и, написав несколько строк на телеграфном бланке, протянул его в окошечко. Успокоившийся несколько телеграфист долго читал его, то приближая, то удаляя от глаз видевших не совсем еще четко…

— Скажите, — начал он, — вы не ошиблись? Здесь все правильно?

— Я не ошибся, — ответил мистер Конвэй, — это зашифрованная телеграмма.

— Ага, — удовлетворенно кивнул головой телеграфист, — я думал, что и вы тоже… с горя!..

— Что «с горя»… — полюбопытствовал мистер Конвэй.

— Ну… того… Перехватили. А как вы? Верите в это дело? Мне кажется, что профессора напутали. Не может этого быть, чтобы все пропало так… здорово живешь!

Теперь мистер Конвэй сразу понял все и даже удивился, что замеченные им странные явления так мало напоминали собой те картины и душераздирающие сцены, которые он рисовал в своем воображении, и которые по его предположениям должны были разыграться, когда человечество услышит свой приговор.

— Ах, да, — махнул он рукой, — конечно, это чепуха! Не стоит придавать всему этому значения.

И телеграфист, окончательно успокоенный его безразличием, передал в Лондон бессмысленный набор слов, написанных на бланке.

Расшифровав его в далеком Лондоне, редактор «Ежедневного курьера» незамедлительно поднял трубку телефонного аппарата и, соединившись со Скоттлэнд-Ярдом, сказал:

— Можете ли вы составить в кратчайший срок обстоятельное досье по поручению редакции «Ежедневного курьера»?

— Если дело идет об этой идиотской комете — нет.

— Дело идет об одном частном лице и досье необходимо для мистера Ричарда Конвэя, журналиста, очевидно, небезызвестного вам.

— Отлично, это будет сделано. Только срок может затянуться. Вы сами понимаете, что комета несколько нарушила нормальное течение жизни и осложнила нашу деятельность.

— Мистер Конвэй настаивает на скором ответе. Сообщите, пожалуйста, все что известно о профессоре Канберрского университета по кафедре физики Джоне Вилкинсе, ныне находящемся в Англии. Не пренебрегайте никакими подробностями.

Глава X

ПОЛКОВНИК НОРТОН ОДОБРЯЕТ ДЕЙСТВИЯ МИСТЕРА КОНВЭЯ И БЕРЕТ ИНИЦИАТИВУ В СВОИ РУКИ

Все события, происшедшие в мире в дни после объявления об угрозе со стороны «Патриции», вероятно, можно отнести к величайшим парадоксам всей истории земного человечества. Вместо диких, исступленных сцен, хотя и страшных, но достойных «конца мира», человечество, в общем, реагировало на это известие подобно обитателям Бельмонта, которых имел случай наблюдать мистер Конвэй. Во всех городах, с небольшими вариациями, происходило то же самое: люди, вместо того, чтобы броситься в крайности и начать резать и душить друг друга, как, видимо, опасались все правительства, после первых мгновений страха, сомнительно покачивали головами и недоверчиво ухмылялись… Вместо парализованной жизни — всего несколько остановившихся в местах, неположенных правилами уличной езды, автомобилей и кэбов, которые были немедленно же оштрафованы бдительными стражами порядка. Вместо бунтов и революций — несколько подгулявших служащих, которые точно с таким же успехом могли бы подгулять и по случаю именин тетушки.