Николай Томан - Неизвестная земля (сборник) Страница 15

— Да, мне поведал об этом Михаил Ильич.

— И что антирелигиозные лекции я вынужден…

— Да, это я тоже понимаю и вполне вам сочувствую.

— Главная же моя цель, — теперь уже более спокойно продолжает Корнелий, — доказать существование всевышнего или мирового духа не словами, ибо достаточно убедительно этого никому еще не удавалось сделать, а экспериментом. Да, да, совершенно реальным физическим экспериментом!

— Михаил Ильич поведал мне и об этом, — понимающе кивает русоволосой головой отец Никанор. Он кажется теперь Корнелию совсем зеленым студентиком, готовым поверить любому слову маститого профессора.

— Ему трудно было поведать вам это, ибо он человек гуманитарного образования, очень смутно представляющий себе все тупики современных естественных наук, особенно физики, — степенно продолжает Корнелий. — А вы, Никанор Никодимович… Позвольте мне называть вас вашим мирским именем?

— О, пожалуйста, пожалуйста! — снова энергично кивает головой отец Никанор и заметно краснеет.

— А вы, Никанор Никодимович, совсем недавно изучали в духовной академии естественные науки и, как мне известно, работаете теперь над диссертацией кандидата богословских наук.

— Да, имею такое намерение, Корнелий Иванович.

— Вам, конечно, приходилось читать космогонические работы аббата Леметра, отца теории «расширяющейся вселенной», доказавшего акт творения мира? Знаете вы, конечно, и сторонника Леметра, английского физика Эддингтона, которого, как мне известно, очень чтят в папской академии в Ватикане.

— Это он, кажется, сосчитал точное число протонов и электронов во вселенной? — спрашивает отец Никанор, проникаясь все большим уважением к эрудиции Корнелия.

— Да, он. Однако после обнаружения новых элементарных частиц, ему пришлось пересчитать их и дать новое, более точное число. Знакомы вы, наверно, и с работами западногерманского физика Вернера Гейзенберга?

Отец Никанор слышал и эту фамилию, но ничего из его работ не читал. Он и об Эддингтоне-то имел весьма смутное представление, ибо курс естественных наук в духовной академии был ничтожен. Но чтобы не казаться своему собеседнику неучем, он хотя и робко, но утвердительно кивает на его вопрос.

От Корнелия не ускользает эта робость его кивка. Да у него и без того нет никаких сомнений, что «попик» ничего не должен смыслить в квантовой механике, о которой и сам-то Корнелий имеет весьма смутное представление. Однако он читал кое-какие научно-популярные статьи и усвоил такие ее термины, как «соотношение неопределенности» и «принцип дополнительности» и любил щегольнуть ими в разговоре с недоучками. Известны ему и некоторые философские заблуждения Гейзенберга. Поэтому-то он и спекулирует теперь его именем.

— Известно вам, конечно, и такое выражение, как «свобода воли электрона». Наука не может одновременно определить ни точной скорости его, ни точной координаты.

Отец Никанор вспоминает теперь, что что-то подобное внушали ему и в академии. А Корнелий надеется, что ему не должно быть известно о «принципе неопределенности», объясняющем «свободу воли» электрона.

— Да и что вообще остается от материи в мире микрообъектов? На какие органы чувств могут действовать микрочастицы, если мы «общаемся» с ними лишь при помощи экспериментальной аппаратуры? — энергично жестикулируя, продолжает развивать свою мысль Корнелий. — Да и не с ее помощью даже, а посредством математического аппарата, то есть с помощью абстрактных математических формул, начертанных на листке бумаги. Разве удивительно после всего этого, что об электроне никто не может сказать ничего определенного? То он частица-корпускула, то волна, и никому не ведомо, когда переходит он из одного состояния в другое. А разве знает кто-нибудь его точные границы? Одни уверяют, что они существуют, другие утверждают, будто электрон «размазан», не локализован. Вы меня понимаете?

— О да, конечно! — поспешно подтверждает отец Никанор.

— И вот, опираясь на все эти противоречия, я решил поставить эксперимент, который неопровержимо доказал бы не только нематериальность микромира, но и подвластность его лишь всевышнему.

Корнелий умолкает, искусно разыгрывая волнение. Молчит и отец Никанор, не зная, что сказать или, может быть, сомневаясь в услышанном. Молчание его длится так долго, что у Корнелия начинают появляться тревожные мысли:

«А не догадался ли попик, что я его дурачу? Хоть и не похож он на очень сообразительного, но черт ведь его знает, этого батюшку с высшим духовным образованием…»

— Наверно, это нелегко вам одному? — произносит, наконец, отец Никанор.

— И не говорите, Никанор Никодимович! — облегченно вздыхает Корнелий. — Весь мой скромный заработок уходит только на это. Но дело не в средствах, а в необходимой аппаратуре. Не могу же я, частное лицо, приобрести ее в научно-исследовательском институте. Конструирую кое-что сам, но в настоящее время нахожусь в тупике — нужны детали, которых самому не сделать.

— А что, если я поговорю об этим с моим духовным начальством? — взволнованно предлагает отец Никанор, так и просияв весь от этой мысли. — Поставлю их в известность о вашей благородной идее и попрошу…

— Нет, нет, отец Никанор! Ради бога, не говорите пока никому! Не вынуждайте меня сожалеть, что я доверился вам…

— О, простите, пожалуйста! Не знал я, что вы к этому так…

— Да, для меня это дело чести. Хочу самостоятельно… И это не прихоть, в этом есть свой смысл.

— Понимаю, понимаю вас. Но позвольте мне лично, уже как частному лицу, хоть чем-нибудь помочь вам.

— Не знаю, право, чем могли бы вы?… — Корнелий хорошо разыгрывает раздумье и, будто осененный внезапной мыслью, произносит: — Вот разве чем: мне представляется возможность через одного иностранного ученого раздобыть за границей необходимую аппаратуру. Но…

— Нужны деньги? — с готовностью отзывается отец Никанор.

Корнелий смущенно молчит, будто не решаясь назвать того, что ему необходимо. Отец Никанор настороженно ждет.

— Нужны иконы, отец Никанор… — произносит он наконец, глядя куда-то в сторону.

— Иконы?

— Да, наши православные иконы, до которых, как вы, наверно, знаете, так охочи иностранцы. А этот ученый — страстный коллекционер русской иконописи…

— Понимаю, понимаю, Корнелий Иванович, — сосредоточенно морщит лоб отец Никанор. — И постараюсь как-нибудь вам помочь, хотя это и не легко. У нас тоже, знаете ли, все заинвентаризовано. А личных у меня одна только божья матерь — подарок моей покойной матушки.