Журнал «Если» - «Если», 2001 № 11 Страница 15

Я поколебался, почти со страхом, прежде чем поднять трубку. Что, если это опять Зуммер?!

Но это был не он.

— Мои искренние поздравления! — сказал Ву.

Я немедленно залился краской (я обычно легко краснею) и в смущении пролепетал:

— Вот как, ты уже слышал?

— Слышал? — удивился он. — Я видел это своими собственными глазами! Ты уже получил мой факс?

— Я как раз поднимаю его с пола.

Бумага была еще теплой, на ней красовались пурпурные мимеографические значки.

— Это наверняка Эффект Бабочки! — сказал Ву.

Хотя бабочки — довольно романтичная материя (в своем собственном роде), я начал подозревать, что Ву говорит совсем не о том. То есть не о моем предложении, ее согласии и всех вытекающих отсюда привилегиях.

— О чем ты, собственно, толкуешь? — спросил я.

— О Хаосе и Сверхсложных Системах! — объяснил он. — Бабочка взмахнула крылышками в тропическом лесу, а над Чикаго в результате разразилась снежная буря. Линейно-гармоническая обратная связь. Взгляни на мою формулу повнимательней, Ирвинг! Ты реверсировал Обертональные Гармоники Суперструны, и что же получилось в результате? А то, что наша Вселенная враз затрепетала, как флажок на ветру, и кстати, чем ты хряпнул ту самую накидку из бусин?

— Два на четыре дюйма, — коротко ответил я, не видя веских причин входить в подробности касательно Виппера Вилла.

— Ну что ж, ты попал прямо в точку, Ирв. Красное смещение вернулось, Вселенная опять расширяется! Но вот сколько это продлится, сказать пока не могу.

— Надеюсь, вполне достаточно, чтобы успеть устроить свадьбу.

— Свадьбу? Не хочешь ли ты сказать…

— Хочу. Вчерашним вечером я сделал официальное предложение, и Кэнди его официально приняла. Со всеми вытекающими отсюда привилегиями. Ты сможешь прилететь с Гаваев, Ву, чтобы принять на себя роль шафера?

— Само собой разумеется, — сказал он. — Но только это будет не с Гаваев. Видишь ли, на будущей неделе я начну работать в колледже Сан-Диего.

— Сан-Диего?..

— Как метеоролог, на Мауна-Кеа я сделал абсолютно все, что мог. Джейн и мальчики уже в Сан-Диего, и кроме того, мне дали грант на исследования в области метеорологической энтомологии.

— Что это за область?

— Если в двух словах, букашки и погода.

— Не вижу, какое отношение к погоде имеют букашки, и наоборот.

— Я только что объяснял тебе, Ирвинг, — раздраженно сказал Ву. — Ну ладно, я пришлю тебе свои вычисления, и ты сам все увидишь.

И он прислал. Но это уже совсем другая история.

Перевела с английского Людмила ЩЕКОТОВА

Ф. Гвинплейн Макинтайр

ПОЛОЖИ НА МЕСТО!

Должно быть, я на месте, — констатировал Смедли Фейвершем, пройдя во времени назад, к самому началу Вселенной, и оглядевшись.

Неподалеку была интересующая его область пространства примерно двух метров в диаметре — шар из газообразной плазмы, перегретой до температуры в десять миллиардов градусов Кельвина. При такой температуре материя не могла сохранять атомную форму, так что содержимое шара вне сомнения было разломано на субатомные частицы, фотоны, небольшое количество экзотических частиц — бозонов, мюонов, глюонов — и заодно окказиональный кварк. Понятное дело, облако плазмы такой температуры мгновенно превратило бы Смедли Фейвершема в газ, но Смедли предусмотрительно отступил на добрых три метра и с безопасной дистанции наблюдал, как ровная струйка протонов, фотонов, нейтронов и электронов, притянутых плазменным шаром как гравитационной ловушкой, продолжала превращаться в субатомное вещество.

Точнее говоря, этот шар был гиперсферой, поскольку сохранял свою форму и радиус во всех измерениях космоса и, следовательно, был круглым во всех измерениях, а не просто в трех самых приметных. Радиус гиперсферы медленно укорачивался по мере того, как колоссальная масса плазменного облака переводила ее содержимое в сверхсжатое состояние. С каждой наносекундой шар становился немного меньше.

Смедли Фейвершем, неустрашимый хроноавантюрист, точно знал, что достиг надлежащей точки пространства-времени. Шар плазмы, сияющий в трех метрах от него, содержал примерно 99,99995 % физической массы всей Вселенной; на деле эта сфера и была 99,99995 % всей Вселенной. Поскольку же фактор времени участвует в единой силе, действующей и как гравитация, и как электромагнетизм, можно было считать, что светящийся шар содержит ровно такой же процент времени всей Вселенной: всего времени, которое существовало прежде, и всего, которое будет когда-либо существовать. Этот единственный шар плазмы примерно полутора метров в диаметре (он несколько сжался за последние наносекунды) сосредоточил в себе почти все пространство и время целой Вселенной, и потому — как уже стало ясно — Смедли действительно находился в нужной точке. Поскольку находиться больше было негде — и некогда.

Смедли Фейвершем ухмыльнулся и пробормотал:

— Теперь в любую секунду вся материя и антиматерия в бесконечном множестве измерений Вселенной — кроме моей материи, конечно — должна, если можно применить технический термин, перещелкнуться в безразмерную сингулярность пространства-времени. И еще через наносекунду все это разлетится, творя Большой взрыв. И вот тут настанет момент, — Смедли снова ухмыльнулся, — когда я осуществлю свой дьявольский замысел.

Он жадно следил за тем, как несколько отставших фотонов и барионов спешили влиться в сжимающийся шар, увеличивая его массу. По расчетам Смедли, всего лишь 217 субатомных частиц материи и антиматерии (кроме молекул, составляющих его тело, и молекул его одежды и снаряжения) оставались во всей Вселенной вне гиперсферы. И когда эти последние частицы канут в неодолимую гравитационную ловушку, можно будет приступать.

— Чем больше, тем веселей — заметил Смедли Фейвершем, одобрительно кивая еще нескольким опоздавшим (гравитон, фермион и нейтрино), которые неслись в турбулентное кружение облака плазмы: оно теперь сжалось до диаметра 120 сантиметров. — Скоро начнется Большой взрыв. В первые две минуты объем плазменной гиперсферы увеличится, а температура уменьшится на порядок. И тогда смогут существовать простые изотопы — гелий, протий, тритий. Из этих строительных кирпичиков будет построена вся Вселенная. Если, конечно… — тут Смедли ухмыльнулся еще раз, — если моя милость не решит по-иному.

В этой ситуации почтенный читатель должен поинтересоваться: как Смедли Фейвершем мог оставаться в живых, если молекулы кислорода, необходимые для дыхания (и само собой, для ухмылок), еще не родились в космических последействиях Большого взрыва? И на чем же он мог стоять, ведь не было ничего прочного, ибо все атомные массы (кроме 189 субатомных частиц, которые еще не явились, и самого Смедли) во всех бесчисленных измерениях Вселенной уже преобразовались во всепоглощающую гиперсферу. Прилагая ту же безжалостную логику, почтенные читатели могут также поинтересоваться, как он мог видеть гиперсферу — ведь почти все фотоны Вселенной были внутри гравитационной ловушки шара, и их не могли уловить зрительные нервы Смедли.