Г. Гаррисон - Клуб любителей фантастики 21 Страница 15

— Щитовидка в порядке!

Санитар сделал запись в журнале. Врач тем временем вонзил пальцы в мой живот.

— Грыжа не прослеживается. Покашляй.

Последнее слово было адресовано мне. Я повиновался.

— Все, следующий, — рявкнул терапевт.

С бумажным стаканчиком в руке я встал в дрожащую, стучащую зубами очередь. Двигалась она безумно медленно. Я пританцовывал на холодном полу, рискуя выплеснуть мочу, приготовленную на анализ. Наконец, санитар разлил её по пробиркам, капнул в каждую из них по нескольку капель реактивов и буркнул:

— Годится. Следующий.

Я поспешил в другую очередь. Пожалуй, было бы дурным вкусом рассказывать, как нас осматривали на предмет геморроя, описывать шеренги согбенных, судорожно вцепившихся в колени призывников и демоническую фигуру врача с фонариком в руке…

А потом… что это? Неужели уколы? О-о-о! Парень, стоящий передо мной, должно быть культурист. Широкие плечи, мощные ноги, бронзовые бицепсы — просто монумент мужской силы. Обратив ко мне перекошенное лицо, он жалобно лепечет:

— Я б-боюсь ук-колов!

— А кто не боится? — пытаюсь его подбодрить.

Что говорить, не такое уж это удовольствие.

Как только очередная жертва подходит к санитару, тот, как автомат, всаживает ей иглу в предплечье. Стоит бедняге только отшатнуться — его бьёт по спине грубый детина в форме. Через несколько шагов его ждут ещё два наполненных шприца. После этого остаётся только опуститься на скамеечку, мыча от боли.

Вот уже над плечом культуриста занесена безжалостная игла. Глаза атлета закатываются, и он с шумом падает на пол. И все же это не выход — санитары делают уколы, а сержант хватает бесчувственное тело за ноги и оттаскивает в сторону.

Приблизившись к санитару, я стиснул зубы и собрал волю в кулак.

Медкомиссия завершилась ещё одним унижением. Сжимая в руках мешки с пожитками и отощавшие папки, мы — голые, несчастные, измученные — встали в последнюю очередь. Вдоль стены одного из залов выстроились пронумерованные столы — точь-в-точь билетные кассы аэропорта. За каждым столом восседал джентльмен в темном костюме. Когда подошёл мой черёд, сержант-пастух оглянулся на меня и показал пальцем.

— Двигай к тринадцатому столу.

Чиновник за тринадцатым столом (как все штатские в этом зале) носил очки с толстыми стеклами. Моя папка снова оказалась в чужих руках, из неё был изъят ещё один бланк — и к обнаружил, что сквозь очки на меня смотрят налитые кровью глазки.

— Жак, ты любишь девочек?

Чего-чего, а такого вопроса я не ожидал. Почему-то мне представилась Бибз, которая смотрит на меня и давится от смеха.

— А то как же.

— А мальчиков любишь?

— Среди моих лучших друзей есть мальчики. — Я начал догадываться, к чему клонит этот простак.

— Правда? — Он что-то вписал в бланк. — Расскажи о своём первом гомосексуальном опыте.

От такой просьбы у меня аж челюсть отвисла.

— Ушам своим не верю. Вы проводите психиатрическую экспертизу по анкете?

— Ты меня поучи ещё, щенок! — прорычал чиновник. — Ишь, волю взял разговаривать! Я спрашиваю — ты отвечаешь. Усёк?

— Ничего себе! Да вас надо лишить диплома врача, если, конечно, он у вас есть. Наверное, вы вовсе не врач, а специально переодетый рядовой…

— Сержант! — визгливо крикнул чиновник, побагровев, и за моей спиной раздался топот ног. — Призывник отказывается отвечать на вопросы!

Мои ляжки обожгла острая боль, и я завопил, отскакивая в сторону. Сержант, облизывая тонкие губы, снова замахнулся стеком.

— Это повторится, если не будешь отвечать, как положено, — пообещал штатский.

— Да, сэр! — я всем видом продемонстрировал повиновение. — Впервые опыт подобного рода я приобрел в двенадцать лет, когда вместе с четырнадцатью моими товарищами по шайке…

Меня понесло. Чиновник торопливо записывал мою болтовню, а разочарованный сержант отошёл. Когда анкета была заполнена, я получил не то разрешение, не то приказ идти в лифт. И снова сорок голых в кабине, снова закрываются двери…

На этот раз мы явно ошиблись этажом. Перед нами ряды столов с пишущими машинками, за каждым столом — юная леди.

Мы так покраснели, что в зале повысилась температура. Но ничего другого не оставалось, как стоять, с ужасом ожидая, когда головы девушек оторвутся от машинок, а милые глаза уставятся на нас.

Очень нескоро, лет этак через четырнадцать с половиной, кабина снова закрылась. А когда открылась, девушек уже не было, а была зловещая фигура сержанта Эти типы как две капли воды похожи друг на друга — не иначе, какой-то ущербный ген привел к возникновению толстошеих, узкоплечих, пузатых садомазохистов.

— Выходи! — заорал он. — А ну, живо, по десять человек, первые десять — через ту дверь! Вторая десятка — через соседнюю! Да не одиннадцать Считать не умеешь, кагал!

За дверью, куда просочилась моя десятка, нам велели построиться в шеренгу. Мы встали лицом к стене, с которой свисал неприятный на вид красно-коричнево-зелёный флаг, с изображением черного молота.

Офицер с тонкими золотистыми полосками на погонах подошёл к флагу и повернулся к нам.

— Сегодня — очень важное событие, — с пафосом произнёс он. — Вы, молодые люди, наиболее достойные из вашего поколения, добровольно явились сюда, чтобы посвятить себя защите любимой родины от злобных сил, стремящихся поработить её. Наступил торжественный момент, о котором вы так мечтали. В этот зал вы вошли юными шалопаями, а выйдете отсюда солдатами. Сейчас вы дадите присягу на верность армии. Пусть каждый поднимет правую руку и повторит за мной: «Я, — называйте свои фамилии, — по собственной воле…»

— Я, называйте свои фамилии по собственной воле…

— Стоп! Начнём сначала, и начнём правильно, иначе вас ждут НЕПРИЯТНОСТИ!

— Я не хочу! — пискнул кто-то.

— У тебя нет выбора, — мрачно заявил офицер. — Наша родина — демократическая страна, а вы добровольцы и дадите клятву. Если не дадите — а у вас есть такое право, — то вот через эту дверь попадёте в федеральную тюрьму, где просидите тридцать лет за уклонение от демократических обязанностей. Итак, повторяйте за мной.

Стараясь не вникать, мы повторили всё то, что он сказал.

— «…Служить преданно и во всём подчиняться вышестоящему… Смерть, если я изменю…смерть, если я усну на посту…смерть, если я дезертирую…» И так далее, вплоть до: «Клянусь именем отца, матери и бога, или богов, по моему выбору.»

— Опустите руки, поздравляю, вы теперь солдаты и подчиняетесь требованиям начальства. Первое требование начальства — добросовестно пожертвовать литр крови для госпиталя. Выполнять!