Джон Кроули - Сверхновая. F&SF, 2004 № 37-38 (выборочно) Страница 15

— Я думала, мы в семье договорились насчет секретов, — заметила она.

— У нас сегодня плохие новости, ребята, — помолчав, ответил ей папа. — Помните, мама ходила на медосмотр в клинику на прошлой неделе? Так вот, доктор сделал несколько анализов и сегодня утром позвонил нам с результатами.

— У мамы грипп? — предположил я.

Она улыбнулась и взяла меня за руку:

— Нет, солнышко. Боюсь, что у меня рак.

Нам не нужно было спрашивать маму, что это такое, или какой именно у нее рак, потому что нас заставляли затверживать наизусть все об этой болезни с того момента, как мы выросли достаточно, чтобы в одиночку выходить из дома. Миранда была поражена:

— Но, мам, ты же такая осторожная! Ты же всегда надеваешь шляпу и наносишь крем от загара.

— Я знаю, милая. Но, понимаешь, когда я была в твоем возрасте, мы не знали того, что мы знаем сейчас. Мы не понимали, как разрушается озоновый слой, как страшен ультрафиолет, и как может навредить солнце, если ты неосторожен. У меня несколько раз случались солнечные ожоги во время летних каникул, когда я была маленькой. А от этого как раз и бывает рак. Иногда, если в детстве сильно обгораешь на солнце, потом развивается рак кожи, особенно если кожа такая светлая, как у меня, и есть врожденная предрасположенность к болезни.

— Мама умрет? — спросил я.

В этот раз она ответила без улыбки:

— Я не знаю, дорогой. Нам остается только ждать.

Как мы с Мирандой узнали в течение следующей пары недель, проблема заключалась не в медицине, которая могла вылечить практически все. Обычно лечения генетически модифицированными бактериями было достаточно, чтобы остановить рак до стадии метастазы и даже после того, как болезнь начала распространяться, как было в мамином случае. А если это не помогало, в большинстве случаев успешное исцеление достигалось с помощью лазерной хирургии или трансплантации ткани. Нет, проблема была в деньгах. У родителей не было медицинской страховки. Мама всегда работала по договорам, полагаясь на отца. А тот лишился полиса, когда его уволили.

Миранда понимала это гораздо лучше меня. Иногда ночью я слышал, как она тихо плакала на верхней кровати, но стоило спросить, в чем дело, и она лишь сердито велела мне замолчать. Я был слишком мал, чтобы всерьез воспринимать смерть; по-прежнему верил, что все будет хорошо, и никак не мог связать внезапное похудение мамы с ее болезнью. Я не видел ничего ужасающе неестественного в том, что когда мы приходили вечером из школы, отец почти всегда храпел, развалившись на диване, во сне едва удерживая в руке трубку. На кофейном столике около него на горке тонких стружек лежал кубик черной липкой смолы. Иногда я пытался разбудить его, но ничего не получалось.

— Оставь его, — шептала Миранда. — Он пьяный.

— Папа не пьяный, — отвечал я. — Папа спит.

— Не будь глупым. Он пьян. Ты думаешь, почему он потерял работу?

— Потому что он не нравился своему начальнику, и они поссорились.

— Да нет же, идиот. Я слышала, как они с мамой говорили. Его уволили, потому что он пришел на работу пьяный. И именно поэтому он не может найти работу сейчас. Это из-за него у нас сейчас нет страховки. Это из-за него погибнет мама.

К тому времени Миранда почти ненавидела отца. Она практически не разговаривала с ним, разве что язвительно замечала, как уродливы его татуировки, как не смешны его шутки, и как сильно он растолстел, потеряв работу. Миранда взяла на себя обязанности няни для мамы, готовила ей чай, приносила маленькие ампулы эндорфина, которые выдавали в бесплатной клинике, и читала вслух столь любимые мамой викторианские романы. Она не позволяла отцу ни в чем помогать ей. Миранда молчала, чтобы мама не поняла, насколько она сердита на отца. Но когда он пытался помочь, сестра смотрела на него с такой бешеной ненавистью, что тот уходил в гостиную, курил и смотрел, как строится занавес вокруг Земли, просиживая так весь вечер, до глубокой ночи. Иногда я видел его там и по утрам.

После школы я ждал в кафе, пока Миранда закончит выполнять свои обязанности дежурной. Обычно, как только уходили все остальные, мы сразу же отправлялись домой, но однажды Миранда повела меня в другую сторону. Я шел за ней, не выходя из-под навесов и тентов, пока мы не достигли делового района, где улицы были перекрыты толстыми пластиковыми щитами, и можно было не укрываться от солнца, шагать по середине тротуара. Миранда отказывалась сказать, куда мы идем. Наконец, мы остановились у магазина в районе восточных шестидесятых улиц:

Сестра открыла дверь, и мы вошли в демонстрационный отдел, загроможденный всякой всячиной. Вдоль стен располагались ряды контейнеров-рефрижераторов, на холодных металлических поверхностях которых блестели капли конденсата, словно россыпи драгоценных камней. Полупрозрачные панели в стенках ящиков позволяли увидеть разные органы, части тела и таинственные биологические компоненты, содержавшиеся в каком-то консервирующем растворе. Прямо напротив двери за прилавком сидел толстый человек с глазами разного цвета. Он отложил свою газету и спросил:

— Чем я могу вам помочь, молодая леди? Вы пришли купить или продать?

Даже я понял, что он шутит, но Миранда сочла вопрос абсолютно серьезным. Всерьез же и ответила:

— Может быть, немного и того, и другого, — она сняла куртку и отдала ее мне. Затем закатала рукав рубашки и положила руку на прилавок. — Сколько вы дадите за это?

Продавец притворился, что раздумывает над ее предложением, профессионально рассматривая всю ее руку, вплоть до пальцев. Он провел по ней от локтя до плеча маленьким ультразвуковым сканером, чтобы проверить состояние костей и сухожилий.

— Она в очень хорошем состоянии, — сказал он, наконец. — Но маленькая. Нам бы пришлось дать ей немного подрасти у себя в цистерне. Понимаете, на маленькие размеры спрос невелик. Дайте-ка прикинуть, — продавец на мгновение замолчал, закрыв в задумчивости голубой глаз и взирая на потолок карим. — Двадцать две тысячи, — сказал он. — Я дам двадцать две тысячи наличными или кредит в двадцать семь с половиной для покупки. Вы ведь сказали, что хотите еще что-то купить?

— Да, — ответила Миранда. — Кожу.

— А, кожу. Кожа дорога, милая. Всем сейчас нужна кожа. Это все из-за солнца, понимаете?

— Я понимаю.

— Вам нужен ярд — другой или на человека целиком?

— Целиком, причем на взрослого.

— Так-так. Целиком на взрослого. А этот взрослый большой или маленький?

— Она больше меня, но ненамного. А здесь и здесь — на много, — Миранда показала на грудь и бедра.