Виктор Колупаев - Фирменный поезд Фомич Страница 15

- Ничейная смерть в шахматах, - подсказал Иван.

- А это еще что такое? А-а... Ничейная смерть в шахматах - четыре. М-м... Что же еще?

У него явно застопорило. Так ему и надо, даже позлорадствовал я. Нечего вполне обычные вещи выдавать за чудо или фантастику! Ишь, сын у меня появился!

- Что еще? - спросил я уже ехидно. - Вы еще забыли старушку, которая тащила два чемодана и рюкзак, в то время как два молодых и здоровых человека с трудом справились даже с одним чемоданом. Подумайте, разве в нашей реальности такое может произойти?

Они еще размышляли, смеюсь я над ними или нет. А я вдруг вспомнил про бабусин чемодан, который она оставила под нижней полкой. А на полке этой сейчас сидит Тося. Надо же! Совсем из головы выскочило. Рассказать им? Пусть решают, что с ним делать. Может, начальнику поезда передать? А вдруг там бомба? Ведь такой тяжелый! Фу ты, черт! До каких мыслей можно дойти от этой жары.

Вагон рвануло в сторону, так что я, ни за что не державшийся, отлетел к противоположному окну. Даже дверь резко, со стуком распахнулась. Низко, чуть ли не у самого пола держа корзинку, в тамбур вошел официант.

- Граждане! Кому жареной колбасы? Покупайте жареную колбасу!

- Спасибо, - сколь можно убедительнее сказал Степан Матвеевич, - нам не хочется жареной колбасы.

- А щи продаются только престарелым, инвалидам и детям до семилетнего возраста! - возвестил официант.

- Мы не в претензии. Пусть покупают, пусть кушают.

- Взрослые пассажиры могут сами пройти в ресторан.

- Хорошо, хорошо. Обязательно пройдем.

- А жареную колбасу? - непонимающе спросил официант и поддел вилкой толстый кусок обжаренной действительно с двух сторон колбасы. С куска капали густые, ленивые, противные в такую жару капли желтоватого жира.

Эта фраза все-таки добила Степана Матвеевича. Лицо его передернулось, как от страшного волнения.

- Сколько?

- Рупь сорок семь порция.

- Сколько порций?

- Девять.

- Получите. - И Степан Матвеевич отсчитал официанту помятую десятку, хрустящую новенькую трешку, двугривенный и слегка погнутые три копейки.

- Сдачи? - спросил притихший официант.

- Там без сдачи. Пожалуйста, идите.

- А товар? - Официант ничего не понимал.

- А товар употребите в пищу сами. Всей поварской бригадой.

- А товар? - снова спросил продавец.

Степан Матвеевич и Иван тоскливо переглянулись, взяли парня под локти, тот машинально схватил корзинку, и толкнули его в коридор. В знакомой и привычной обстановке официант сразу же пришел в себя и завел речитативом:

- Щи только престарелым и детям! Колбаса продана!

Вагон снова дернуло в обе стороны. Двери и в другой вагон, и в коридор с треском захлопнулись.

15

- Продолжим, - предложил я.

- Да, да. Со старушкой - это вы нас здорово высмеяли, - сказал Степан Матвеевич. - Больше всего меня волнует тот факт, что в поезде нет ни одного знакомого. Такого со мной не бывало уже много лет. Это, понимаете, со мной невозможно в принципе.

- Память все-таки имеет какие-то пределы, - сказал я.

- Возможно, - спокойно согласился Степан Матвеевич, - но только эти пределы еще никем не определены... А давайте проверим! У вас в Марграде есть телефон?

Нет. Для моей квартирки это было бы слишком роскошно. Степан Матвеевич все понял по лицу и обратился к Ивану.

- А у вас в Фомске?

- Есть, - оживился Иван. - А это интересно.

- Ваша фамилия, извиняюсь, и отчество, если, конечно, телефон на ваше имя?

- Да, да, на мое. Совсем недавно поставили.

- Это не имеет значения.

- Строганов Иван Петрович...

- Отлично... Так, так... - Степан Матвеевич с головой ушел в свою память. - Строганов... Стр... Стр... Стрепетов... Стробов. Ага. Строганов... Строганов Иван Петрович и еще Строганов Иван Петрович. Улица Бусова или улица Алтайская?

- Бусова, двадцать два.

- Отлично. Номер вашего телефона девяносто два - девятьсот тринадцать.

- Правильно, - чуть испуганно согласился Иван.

- А у второго Строганова Ивана Петровича по улице Алтайской, четыре двадцать два - двадцать четыре.

Это уже не имело значения, так как проверке не поддавалось.

- Ну и здорово! - вынужден был согласиться я.

- Пустяки, - недовольно сказал Степан Матвеевич. - Все дело в том, что я никого не знаю из этого поезда. А ездить мне на нем приходилось не одну сотню раз, в других реальностях, разумеется. По крайней мере, проводниц и бригадира поезда я обязан знать.

Ручка вдруг задергалась. Раз, два. Потом кто-то забарабанил из вагонного перехода руками. Иван оглянулся и сам широко открыл дверь.

- Мне еще музыку крутить надо! - раздалось сначала, а уж потом показался человек с красной повязкой и в форменной фуражке. - Куда подевался этот Голубчиков? А написано, что в шестом вагоне. - Значит, в вашем. Я не буду здесь целый день ходить. У меня своя работа. Для чего в поезде радиоузел? Чтобы музыку слушать и последние известия! Понятно. Пассажиры чтобы не скучали!

Это-то нам было понятно.

- Ты Голубчиков? - ткнул работник радиоузла сначала в Степана Матвеевича, потом в меня, а затем в Ивана. - В чьем купе место номер восемнадцать?

Это место было в моем купе. На нем сейчас располагалась врач Зинаида Павловна.

- В моем купе восемнадцатое место, - сказал я.

- Так что же ты молчишь? А я, понимаешь, хожу.

- Моя фамилия Мальцев.

Иван искоса взглянул на ненавистную занятому товарищу телеграмму и прочитал:

- Голубчику... Голубчику там, а не Голубчикову.

- Я что и говорю, - согласился человек с красной повязкой.

- Голубчику! - воскликнул я. Ох ты! Ведь это меня бабуся называла голубчиком. - Постойте. Может, это мне?

- Бери. И с концом.

Я развернул телеграмму. Слева стояло: "Старотайгинск-90". Ясно. Из Старотайгинска, значит. Справа: "Фирменный поезд "Фомич" от 0 августа семьдесят пятого года. Вагон шесть, место рядом с восемнадцатым. Голубчику".

А ниже сам текст телеграммы: "володька забаррикадировался комнате пытаемся зиять чедоман принимаем меры волнуйтесь - бабуся коля".

Белиберда какая-то.

Радист обрадовался, что свалил со своих худеньких плеч непосильную ношу, закончив все эти поиски Голубчикова, и бодро рванулся в вагон. Теперь можно было ожидать душераздирающего от счастья концерта по местному вещанию.

Степан Матвеевич читал телеграмму через мое плечо.

- Что это? - наконец спросил Иван, видимо бросив решать головоломку.

- Телеграмма от бабуси Коли, не видишь разве?

- Как это от бабуси Коли? - удивился Степан Матвеевич. - От дедуси Коли!

- Не-ет. Именно от бабуси. Могу предположить, что телеграмму прислала бабуся, которая ехала из Фомска в Старотайгинск, - сказал я. - А вот почему она стала Колей, не пойму. И что это за Володька, который забаррикадировался в комнате. Правнук, что ли? Ну и пусть себе баррикадируется. Стоп, стоп! Тут, наверное, бабуся и Коля. В телеграммах ведь все, что можно и что нельзя, сокращают. А-а! Понятно. Внучек это ее Коля. Очень крепкий мужик. Ну, черт с ним, с Володькой, пусть себе сидит в комнате, пока есть не запросит. Что-то там они пытаются. А что такое: "зиять чедоман"? Зиять. Дыра, отверстие может зиять, пропасть!