Александр Шалимов - Тайна «Тускароры» (авторский сборник) Страница 16

— Спуск на батискафе?

— Пока не производился. Батискафы сейчас заняты в других местах. Попытаемся, конечно, привезти туда батискаф, но позднее.

— Что же говорят специалисты?

— А ничего, — пожал плечами Шекли. — Этот след — загадка. Полная загадка для всех. Для меня тоже. У нас накопилось немало таких загадочных отпечатков, но этот самый большой и, пожалуй, самый хитрый.

— Интересно, как он был ориентирован на дне, — сказал Волин, возвращая фотографию Тому. — Если вниз по склону, может, это след качения чего-то.

— Например, огромного колеса с крестообразной насечкой, — оживленно закивал Шекли. — Вот-вот, я уже говорил им об этом. Словно вниз по склону в Филиппинскую впадину скатилось огромное колесо, от старинного колесного парохода…

— Но след очень свежий, а колеса старинных пароходов…

— Не имели таких насечек, — подтвердил Шекли. — Все это правильно… А главное, коллега, след идет не вниз, а параллельно склону. Фотоаппарат был соединен с гироскопом, поэтому снимок получился ориентированным. След в том месте, где его сфотографировали, шел точно по меридиану, вдоль края Филиппинской впадины. Вот и гадайте, что это за штука ползла, ехала, катилась на глубине трех с половиной километров. Ясно одно — штука огромная, если она оставила такие отпечатки…

— И, кроме того, оставила недавно, — добавил Том. — Вдоль западного склона Филиппинской впадины часты подводные оползни, постоянно идут мутьевые потоки. Последнее крупное землетрясение на Минданао было шесть лет назад…

— Да, — согласился Волин. — Землетрясение на Минданао позволяет датировать отпечаток последними пятью-шестью годами… Непонятный след…

— Но, кажется, эти крестики все-таки что-то напомнили вам, коллега? — спросил Шекли, испытующе поглядывая поверх очков на Волина.

— И да, и нет… Я видел однажды любопытный отпечаток на берегу в зоне отлива. Это было давно. Тогда я еще не занимался океанологией… Но тот след был испорчен волнами. И он был меньше. Мог иметь наземное происхождение…

— Твари, оставляющие такие следы, едва ли вылезают на свет, — кивнул Шекли. — Иначе мы давно знали бы о них…

Волин подумал, что интересно было бы привезти эту фотографию в Москву. Показать ее адмиралу Кодорову… Что бы он сказал? А впрочем, чепуха все это… Чепуха!..

Шекли, наклонив голову, глядел на карту, лежащую на столе. Том Брайтон набивал табаком маленькую, изогнутую, как вопросительный знак, трубку профессора. Шекли взял трубку, раскурил, с наслаждением затянулся, откинувшись на спинку кресла. Голубоватые клубы душистого дыма поднялись к потолку. В кабинете по-прежнему было тихо. Шекли, прикрыв здоровой рукой глаза, думал о чем-то.

Потом он медленно заговорил:

— Заманчиво, конечно, прогуляться по дну Мирового океана… Нынешнему поколению, а? Пока это terra incognita даже для нас с вами, хотя нас и считают знатоками океана. Вы задумали дерзкое дело, коллега… О, дерзкое… Я ведь говорил кое с кем из ваших океанологов… Они пока вполне довольствуются теми крохами, которые дает исследование с судов… Как и мы… А донные маршруты остаются мечтой… Почти так было и в астрономии. Смотрели снизу в телескопы. Усовершенствовали стекла, мечтали. А потом полетели. Да… Вы говорите, нам тоже пора — идти самим вниз… на дно… А вот господин доктор Павел Дымов… Он ведь, кажется, тоже один из конструкторов «Тускароры»?..

Шекли наклонил голову и в упор взглянул в глаза Волину. Волин выдержал колючий взгляд старого океанолога, не опустил глаз. Наступившая пауза показалась Волину чуть затянувшейся.

— Во всяком случае, он говорил что-то такое… — продолжал Шекли, откидываясь в кресле. — Так вот, господин Павел Дымов, конструктор и начальник «Тускароры», кажется, считает, что рано идти всерьез на большую глубину. Он даже бросил фразу о рекордах… Понимаете — рекорд и все. А я не знаю, нужны ли в науке рекорды… А господин Дымов сказал: «Когда вы — это значит мы, американцы, — догоните нас, мы уйдем еще глубже». Я попытался представить ему нашу точку зрения, но он совершенно парализовал мою оборону цитатами. О, он блестящий эрудит… И дипломат… Да…

— Дымов много знает, — подтвердил Брайтон. — В Мельбурне мы поражались… Он в курсе всех старых и новых работ. Все помнит в деталях. Цитировал с одинаковой легкостью последние статьи наших молодых океанологов, довоенные работы японцев, филиппинцев… Даже Тунга…

— Тунга теперь уже редко кто и вспоминает, — задумчиво заговорил Шекли, не вынимая изо рта трубки. — Да он почти и не оставил печатных работ. Так, несколько заметок на японском языке. Он писал по-японски, хотя родился в Индонезии. Это был удивительно талантливый человек. Я-то знаю… Он стажировался у меня перед войной, кажется, в тридцать шестом году… И вот, представьте себе, коллега, еще тогда он предсказал существование гигантских горных хребтов на дне Тихого и Индийского океанов. Предсказал по отдельным замерам глубины, по косвенным признакам… И как предсказал… Многое из того, что тут нарисовано, — Шекли похлопал ладонью по лежащей на столе карте, — было на его рукописных схемах. А карту-то мы сейчас составляем… И еще — он развивал идею глубинных течений — глубинной циркуляции океанических вод, о которой мы и сейчас почти ничего не можем сказать… Знаем, что она существует, что нельзя валить в океаны радиоактивные отбросы. Но как направлены глубинные течения? А ведь он начал их расчеты… И одновременно был талантливым конструктором…

— Что с ним произошло потом? — поинтересовался Волин. — Его послевоенные статьи мне уже не попадались.

— Он вообще писал мало. Копил материал для какого-то всеобъемлющего труда. И не успел написать… Исчез он при довольно загадочных обстоятельствах в конце войны. Попал к японцам, когда они захватили Индонезию… Тунг был смешанной крови: отец — яванец, мать — японка. Японцы, видимо, посчитали его своим, хотели заставить работать. Что произошло потом, точно не известно… Я во время войны служил на флоте. Мне довелось участвовать в знаменитой филиппинской операции в конце сорок четвертого года. При разгроме Южной японской группировки в проливе Суригао наши огнем и торпедами уничтожили несколько кораблей. С одного японского линкора, выбросившегося на рифы, были взяты полуобгорелые папки со штабными документами. Среди прочих бумаг оказался приговор военного суда. Документ был сильно поврежден, однако удалось прочитать имя человека, приговоренного японцами к смерти: Канатаран Тунг, «бывший доктор философии и профессор океанографии», как сказано в приговоре. Приговор датирован концом сентября сорок четвертого года. Вот и все… За что японцы расправились с Тунгом, установить так и не удалось. Да никто особенно и не интересовался подробностями. Часть документа была испорчена, офицеры, подписавшие приговор, погибли в сражении при Суригао. Когда я приехал на Филиппины после войны, о Тунге уже не вспоминали… Если он участвовал в движении Сопротивления и погиб как герой, значит, он принадлежит к числу неизвестных героев. Таких в каждой войне немало…