Алексей Корепанов - На чужом поле Страница 16

Случай этот показал всем потенциальным путчистам безнадежность попыток перехитрить детектор, привел к усилению охраны заветного зала и явился причиной добровольной отставки семи членов Совета, которые носили в ранцах маршальские жезлы. Корвенсак

Сорий Милонд Богоугодный оставался неуязвимым, как и положено любому богоугодному деятелю.

Работа моя, хоть и являлась индивидуальной, тем не менее, не исключала возможности общения с другими людьми в синих халатах. В раздевалке, на платформах, в грузовом лифте. Вечерами после разгрузки и развоза. Был тут один русоголовый парнишка, напоминавший своим бурчанием Славу моего Федиенко. Только Слава бурчал по поводу отметок, а паренек этот, Тинт, - по поводу жизни. По поводу такой жизни. По поводу существующего режима. "Возможно, - бурчал Тинт, - император наш и богоугодный. Но я-то ведь не бог, а тинтоугодным его никак не назовешь". Судя по его высказываниям, паренек и сам не знал, что же конкретно нехорошо в Стране, но в неправильном устройстве жизни он был уверен. Тинт мечтал о низведении императора до уровня грузчика универсального магазина с вручением персональной тележки, изъятии из подземелья прелестных крошек и уничтожения их в океане, подальше от островов, чтобы земля зашаталась и в небе вспыхнули тридцать три радуги. Тинт, конечно, не знал о Хиросиме и Нагасаки и представлял атомные взрывы как безобидный фейерверк. "А впрочем, - всегда завершал Тинт свое бурчание, - я против императора ничего не имею. Мы друг другу жить не мешаем".

Общение с Тинтом показало мою неприспособленность к жизни в другом мире. Все мы воспитываемся на принципах откровенности, коллективизма и взаимопомощи и просто представить я себе не мог, что искренность может быть принята за ложь, открытые и честные разговоры - за провокацию, а хорошее бескорыстное отношение - за стремление во что бы то ни стало втереться в доверие. Я, учитель, воспитатель подрастающего поколения, оказался просто не готовым к жизни в других условиях. К жизни в империалистическом обществе времен Корвенсака Сория Милонда Богоугодного.

Выяснилось, что я плохо разбираюсь в людях. Тинт, русоголовый паренек, который в других условиях мог быть моим учеником, бойко рассказывать на уроках о материалистическом понимании истории и классовой борьбе, а на переменах курить за углом или целоваться с одноклассницей, юноша Тинт преподал урок мне, преподавателю уроков. Вот так.

Наслушавшись брюзжаний Тинта, я как-то спросил его, знает ли он что-нибудь об оппозиции режиму. Говорила же Лон о каких-то бунтарях. Тинт ничего определенного не ответил, но насторожился. То есть, я уже потом понял, что он насторожился.

Приходили к нему несколько раз какие-то ребята, беседовали в сторонке, а когда я опять же без всякой задней мысли поинтересовался, кто это, Тинт как-то странно на меня посмотрел и нехотя пробурчал о знакомых, пришедших получить должок. В свою очередь Тинт полюбопытствовал о моем житье-бытье и его явно не устроил мой ответ о потере памяти. "Не может такого случиться, чтобы совсем ничего не помнить, - недоверчиво выслушав меня, заявил Тинт. Хоть что-то же должно остаться, ну хоть кусочек малюсенький, хоть имя чье-то". В ответ я привел Тинту примеры полной потери памяти, известные из истории нашей второй мировой войны, не говоря, разумеется, о какой войне идет речь. И не убедил, а заставил еще больше насторожиться.

Однажды вечером, в общежитии для приезжих, я услышал от соседа справа, пожилого сутулого мужчины, работавшего где-то на железнодорожных складах, новость о том, что предыдущей ночью в двадцать третьем секторе неизвестные опять напали на патруль стражей общественного спокойствия, убили троих, а двоих ранили, завладели звукоизлучателями и пистолетами и скрылись. Сектор тут же оцепили, произвели массовые аресты, но оружия не нашли. Сосед считал, что дерзкое нападение совершили уголовники, которым оружие необходимо для грабежей. Он рассказывал мне эту историю, таинственно понизив голос и осуждающе хмуря брови. Больше всего его возмущало то, что из-за действие преступников арестованы ни в чем неповинные люди.

Новостью я поделился с Тинтом, высказав предположение, что

случай в двадцать третьем секторе является делом рук оппозиционеров. Тинт заявил, что, скорее всего, нападение совершено обыкновенными уголовниками и что стражи теперь будут хватать прямо на улицах всех подозрительных без разбора, и что если завтра он, Тинт, не придет на работу, значит, задержан, потому что стражам его физиономия никогда не нравилась.

Мне с моим фальшивым удостоверением на имя Гора Линеста Врондиса стало неуютно. Согласитесь, перспектива просидеть в местной тюрьме как подоэрительная личность без роду и племени была не особенно заманчивой. Продолжая с Тинтом разговор о бунтарях, я подчеркнул пагубность отдельных террористических актов и перечислил возможные методы борьбы: забастовки, демонстрации протеста, вооруженные восстания с координацией действий восставших. Я увлекся, как на уроке, отметил, что вся загвоздка - в угрозе атомного уничтожения и подвел итог: убери из жизни Страны эту атомную угрозу - и можно будет вершить большие дела. Ликвидировать монархию и установить действительно справедливый общественный порядок. Не может быть, рассуждал я, чтобы в Стране не существовала подпольная организация, ставящая целью ликвидацию Корвенсаковых игрушек. Тинт не дослушал и поспешно исчез со своей тележкой.

После этого случая Тинт стал меня избегать, а я вскоре почувствовал чье-то настойчивое внимание. Нет, ничего определенного я поначалу не замечал, просто появилось у меня ощущение постоянного присутствия чьих-то следящих глаз. На улице, в магазине, в столовой. Неприятное было ощущение.

Как-то, возвращаясь с работы по бульвару, я увидел на скамейке коренастого широкоплечего парня с коротко стриженными светлыми волосами. Парень сидел, засунув руки в карманы черной куртки, покачивал ногой и равнодушно смотрел по сторонам. Лицо его показалось мне знакомым. Я попытался вспомнить, где раньше мог его видеть, и вспомнил. Это был один из тех двоих, приходивших к Тинту. Я обернулся и обнаружил, что с лица парня исчезло равнодушное выражение и он внимательно смотрит мне вслед. Потом он лениво поднялся и зашагал, удаляясь от меня и по-прежнему не вынимая рук из карманов куртки. Спина у него была очень широкая и какая-то напряженная. Я продолжал смотреть ему вслед и он повернул голову, перехватил мой взгляд, зашагал быстрее и затерялся среди прохожих.

А наутро в раздевалке Тинт как бы невзначай спросил:

- Кстати, куда подевался этот одноглазый бармен из вашего кабачка, что прямо у входа в порт?