Журнал «Если» - «Если», 1991 № 01 Страница 16

— Я не себя жалею. У меня есть Джимми. Но Том не увидел так много…

Маккензи внезапно понял, что здесь с ними ребенок, и ему следует взять своего внука и подумать о будущей жизни. Но он был слишком опустошен.

— Том хотел, чтобы его назвали в твою честь. «А ты Лаура?» — подумал он и спросил вслух:

— Что ты намерена делать дальше?

— Придумаю что-нибудь.

— Вернемся в Накамура.

— Нет. Только не туда.

— Ты всегда любила горы. — Он заставил себя посмотреть ей в лицо. — Мы могли бы…

— Нет. — Она встретила его взгляд. — Джимми не вырастет солдатом. — Лаура чуть поколебалась. — Я уверена, что кто-нибудь из Эсперов продолжит их дело, на новой основе, но с теми же целями. Он должен верить во что-то отличное от того, что убило его отца. И сделать это сущим. Согласен?

Маккензи встал, преодолевая вращение Земли.

— Не знаю. Никогда не был мыслителем. Можно мне взглянуть на него?

— Отец…

Он нагнулся над колыбелью и посмотрел на маленького спящего человека.

— Если ты снова выйдешь замуж и родишь девочку, ты назовешь ее в честь матери? Лаура уронила голову и стиснула кисти рук.

— Я должен идти, — быстро сказал Маккензи. — Если позволишь, навещу тебя на днях.

Лаура обняла его и заплакала. Он гладил ее волосы и утешал, как делал это, когда она была маленькой.

— Ведь ты хочешь вернуться в горы? Там твоя страна, твой народ, ты им принадлежишь!

— Ты знаешь, как сильно я этого хочу.

— Так почему же… Его дочь выпрямилась.

— Не могу, — сказала она. — Твоя война кончилась. Моя только начинается. Эту волю воспитал он сам. Поэтому Маккензи только тихо произнес:

— Надеюсь, ты ее выиграешь.

— Может быть. Через тысячу лет.

Когда он ушел, стояла непроглядно темная ночь. В городе не было света, зато над крышами сияли звезды. Солдаты взвода сопровождения казались во мраке притаившимися разбойниками. Они отсалютовали ему и тронулись, держа ружья наготове. Но в ночи не было ничего, кроме цоканья подков.

Перевел с английского Сергей АНДРЕЕВ.

Андраник Мигранян

Россия против России

Мы видим распад империи только в ракурсе конфликта: центр — республики. На взгляд автора, это столкновение России с ней самой.

«Став ядром империи, Россия потерпела поражение — поскольку лишилась собственных институтов власти. Все имперские формирования были и российскими формированиями, встроенными в жизнь республики, но ей не принадлежавшими».

«Не Литва, не Молдова, не Грузия, а именно Россия пострадает от реанимации централистского унитарного государства».

«Фронт борьбы, водораздел проходит отнюдь не по линии „Москва — окраины“, как это принято думать. В обозримом будущем борьба будет разворачиваться между Россией и Россией, между Москвой и Москвой».

Наши рассуждения о будущем Союза сегодня так или иначе упираются в судьбу России. Что происходит с ней, что изменилось, куда идти крупнейшей из советских республик? От ответов на эти вопросы зависит сегодня не только судьба огромной страны. Характерно, что на Западе ученые разных направлений — и либералы, и консерваторы очень часто сходились в своих взглядах на Россию, считая, что Советский Союз есть воплощение российской имперской идеи после октября 1917 года. Но есть и другая пиния, которой придерживается, скажем, Мартин Малиа, полагающий, что происшедшее после Октября никакого отношения к России и ее сути не имеет. Не трудно обнаружить сходство этой точки зрения со взглядами Солженицына.

Так что же она из себя представляет — сегодняшняя Россия, в чем совпадает со своей исторической сущностью и в чем от нее отступает? И тот процесс, который мы сегодня наблюдаем, является ли он поиском нового лица, или возвращением к прерванной традиции?

Для того, чтобы ответить на эти вопросы, нужно оглянуться назад и посмотреть, к чему привела попытка реализации марксистской модели развития. В чистом виде все-таки не удалось создать абсолютно тоталитарного общества, где люди были бы отчуждены от собственности, от власти, от религии, от национальности. Произошло нечто иное: для того, чтобы тоталитарное общество могло функционировать, ему нужно было дать национальное ядро. Вот этим ядром послеоктябрьского революционного общества и стала Россия, в которой оказались усеченными все ее национальные ценности, все, что делало её уникальной и неповторимой. На первый план вышли элементы, сделавшие ее ядром тоталитарной империи. Ей дали статус всеобщей объединительной сипы. Рождалась новая мифология, новый фантастический симбиоз: не союз государств и не старая Россия, а некая новая империя, которая синкретически соединила коммунистическую тоталитарную идеологию с усеченными остатками прежней России в качестве центра нового государства. Сталин прекрасно понял, что на одном лозунге «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» сверхдержавы не создать. Нужно было хотя бы подобие национальной интегрирующей идеи.

Но парадокс в том, что в новой империи в наихудшем положении оказалась именно Россия. За свое первенство она заплатила уничтожением своей неповторимой культуры. Получением всех привилегий «старшего брата», доступом к государственным структурам, имперским институтам — то есть, внешним величием — она компенсировала утрату внутренней сущности. Это была чудовищная цена, которую Россия заплатила за сохранение империи, так и не осознав всей трагичности происшедшего.

Другие народы, которые оказались в орбите империи, подверглись денационализации куда в меньшей степени. Если в России с корнем вырывались даже хилые ростки самобытности и создавались эрзац-ценности, то в республиках их относительная самостоятельность позволяла народам стимулировать развитие собственной культуры. Многие — особенно народы окраин — даже получили определенные преимущества от всеобщего усреднения и универсализации, сумели поднять свой культурный уровень.

Но и в политическом отношении, став ядром империи, Россия потерпела поражение — поскольку лишилась собственных институтов власти. Не было ни реального российского правительства, ни собственного партийного руководства. Ведь иметь русское ЦК, реальное российское правительство, значит, выбить власть из рук Совмина СССР и союзного ЦК. Банки, таможни, МВД, КГБ, армия — все эти структуры были в руках России, но ей не принадлежали. Все имперские формирования были и российскими формированиями, встроенными в жизнь республики, но ей не принадлежавшими.