Коллектив авторов - Полдень, XXI век (июнь 2011) Страница 16

Она еще несколько раз повторила «ты вспомнишь», а потом все-таки ответила:

– Лилей звали твою пассию в университете. Ты встречался с ней на первом курсе, а потом мы с тобой познакомились, и ты дал Лиле отставку. Она сейчас…

Ира сделала паузу – вспоминала то, что, скорее всего, предпочитала забыть.

– Она на электроламповом работает, лаборанткой.

– Не в школе? – Не надо было мне спрашивать, само вырвалось.

– Нет, – сухо сказала Ира. – Впрочем, я… ты о ней ничего не слышал вот уж три года. Или не говорил, – последние слова она произнесла голосом ревнивой фурии, и я в темноте ощутил ее отчужденность. Откуда мне было знать, виделся ли я с Лилей в последнее время, если я не помнил нашего с ней романа на первом курсе?

– Вон такси, – сказала Ира и подняла руку, подойдя к кромке тротуара.

Машина притормозила, и я открыл заднюю дверцу, пропуская Лилю в салон. Водитель сказал, не оборачиваясь:

– Если далеко, не поеду. У меня смена кончается.

– Поселок Монтина, угловой дом с часами, знаете? – сказала Ира. Она там жила с родителями, а потом там жил товарищ Островой Б. П. Значит, сейчас там жили мы… вдвоем?

– Десять рублей, – сказал водитель.

– Хорошо, – согласился я.

Остановив машину у подъезда, водитель включил в салоне свет, и я отсчитал ему три трешки и рубль.

Я бросил взгляд на список жильцов: в шестнадцатой квартире жили Бернацкий М. П. и Маликова И. А. Выйдя за меня, Ира не стала менять фамилию? Почему? В мире, где мы прожили долгую жизнь, Ира была Бернацкой, ее во Дворце счастья спросили:

«Берете ли вы фамилию мужа?», и она с такой поспешностью сказала «да», что женщина-регистратор не сдержала улыбки.

Похоже, мы жили вдвоем. А родители? Почему-то я не подумал о своих – решил, что в этой эмуляции они, как и во всех других, тихо жили в Третьем микрорайоне, ни во что в моей жизни не вмешиваясь и проводя старость в самим себе навязанном душевном покое, который казался мне уходом от всякой реальности.

– Папа с мамой, – сказала Ира, пока мы медленно поднимались на пятый этаж, – уехали три года назад к Светке в Казань. Муж Свету бросил, она одна там была с ребенком, а мы здесь жили вчетвером и не очень ладили.

Спасибо за информацию, хотел сказать я, но хватило ума промолчать. Если бы Ира без вопросов с моей стороны объяснила, кто я здесь – может, и не астрофизик вовсе, а биолог?

– Успокойся, – сказала Ира и прижалась к моей груди. Мы стояли, обнявшись, в небольшой комнате, где помещалась двуспальная кровать, тумбочка, небольшой трельяж, в зеркале которого я увидел свое отражение: испуганный взгляд, всклокоченные волосы.

– Успокойся, пожалуйста, – повторила она, подняв голову.

Мне показалось, что Ира хотела что-то сказать взглядом или пыталась о чем-то напомнить, а может, думала, что из мозга в мозг перетекут ее воспоминания, которые станут и моими. Тогда и мои собственные вздохнут и раскроются, наконец, чтобы я стал своим человеком в этом мире.

Ничего не менялось. Не чувствовал я в себе движения памяти, не помнил эту комнату, в которой мы с Ирой спали и где в тумбочке наверняка лежала моя электрическая бритва «Харьков», то и дело ломавшаяся; я давно хотел заменить ее на новую, но жалко было денег, которых всегда не хватало.

Я оторвался от ее губ, от ее рук, от ее недоуменного взгляда и, обогнув кровать, подошел к тумбочке. Там лежали женские мелочи: тюбики, щеточки, коробочки…

– Ты что-то ищешь? – спросила Ира и обняла меня сзади, прижавшись лбом к моей спине. – Если тебе нужна бритва, то ты кладешь ее на полочку в ванной.

Я никогда не держал бритву в ванной комнате, потому что обычно не смотрел во время бритья в зеркало. Я брился и читал книгу, одно не мешало другому. Здесь у меня другие привычки?

Я опустился на край кровати и принялся стягивать туфли – надо было еще в прихожей надеть тапочки, но мне было не до того.

Тапочки принесла Ира, заставила меня лечь, и я стал медленно погружаться в сон, чувствовал, как Ира снимала с меня рубашку, расстегивала брюки, будто я ввалился домой вдребезги пьяный и не способен был сам за собой поухаживать. Мне было приятно, когда пальцы Иры касались моей груди, рук, плеч.

Что-то было потом… я заснул.

Проснулся я отдохнувшим, с ясным сознанием, но с тем же ощущением собственной беспомощности. Ира гремела посудой на кухне, и я, надев висевшую на плечиках в платяном шкафу пижаму (моя, чья же еще?), пошел на звуки. Обернувшись, Ира все поняла сразу, и плечи ее опустились: видимо, тоже ждала, что я проснусь другим человеком. Здешним.

– Я работаю в Институте физики? Занимаюсь внегалактической астрономией? Шеф у меня Яшар Гасанов? Я защитил диссертацию? Ты – в Институте экономики? Почему у нас нет детей? Есть у нас друзья, кроме Лёвы? Знакомые? Мы бываем где-нибудь по вечерам?

Вопросов у меня было множество, ответы мне нужно было запомнить накрепко, надеясь все же, что моя память не останется безучастной к новой информации.

– Сколько вопросов сразу… – пробормотала Ира. – Дай вспомнить. Думаешь, это просто? Мне кажется, в памяти все перемешалось: я одна, я другая, с тобой, без тебя… Миша, Мишенька… Я вдруг вспомнила, как по ночам лежала без сна, глядя в потолок, и представляла тебя рядом с ней, говорила себе: не надо думать об этом, она твоя жена, ты не можешь и не имеешь права ее бросать… Прости, – прервала она себя, – наверно, я должна быть счастлива, что здесь мы вместе. А я принимаю это как данность, которая была всегда. Прости, – прервала она себя еще раз. – Ты спрашивал. Конечно, ты работаешь где всегда… везде. У Яшара, да. А я в Институте экономики и финансов – он тут так называется. Перевожу с английского и на английский. Другие языки не требуются, и я их как бы не знаю. Не знала, точнее. Теперь-то… Впрочем, все равно надо будет делать вид, что не читаю ни на французском, ни на испанском, ни на немецком…

А детей у нас нет, – переход к новой теме был таким неожиданным, что я вздрогнул и сжал Ире ладонь, – потому что у меня в первый год, как мы поженились, было сильное воспаление, и доктор Шихлинский, ты должен его помнить, он был завотделением в Крупской, когда я Женечку рожала…

Конечно, я помнил Шихлинского. Принес ему в конверте двести рублей, чтобы он приказал сделать все как надо. Еще бы мне не помнить Шихлинского – на следующий день он подошел ко мне в холле, отвел в сторону и сказал недовольно, что обычно ему платят триста, но уж ладно, он все равно желает мне второго, пусть будет сын.

– Черт бы его побрал, – пробормотал я.

– Он сказал, что все должно со временем наладиться, но когда – сказать трудно, это от организма зависит. Но не наладилось.

– Сколько мы ему заплатили? – спросил я со злостью.