Север Гансовский - Идет человек (сборник) Страница 16

Но это так раньше было. Теперь-то его никто ни о чем не просит, потому что он всегда все делает наоборот и назло. Такое у него правило, наоборот и назло.

Коридор был неожиданно длинный. Зеленая дверь, синяя… А справа в окнах все еще раннее-раннее темное утро. Он толкнул красную дверь.

Целый зал это был, а не комната. На миг мальчику представилось, что помещение перегораживает решетка. Однако, подойдя ближе, он понял, что это выпуклая стеклянная стена, в которую зачем-то вделаны прутья. Довольно громко что-то гудело, скорее всего установка, о которой на террасе говорили. Но гул был заметен только, когда о нем думаешь. Забудешь — и нету. В центре потолка висел экран вроде телевизионного, но круглый. Он слабо светился, ничего кругом не освещая.

Может быть, здесь и есть вход в Страну? Маленькая тень мелькнула внизу у ноги — там, за стеклом. Ага, суслик.

Мальчик присел. Тень доверчиво приблизилась. Было видно, как поблескивают глазки, как шевелится носик, принюхиваясь.

— Брысь! Вот я тебе!

Он стукнул кулаком в прозрачную стенку. Тень испуганно метнулась и замерла. Мальчику нравилось, когда его боятся.

— А ну, иди сюда!

Зверек еще раз метнулся и сел столбиком.

— Не слушаешься! Ну погоди!

Мальчик пошел вдоль стеклянной стенки, ведя по ней рукой. Стенка прервалась, перед ним был вход под купол. Дверца, которая подалась при нажиме, а потом мягко закрылась сзади.

Он увидел на полу в центре провал. Сразу подумал, что суслик может туда юркнуть. Шагнул вперед под светящийся экран и…

Все переменилось кругом. Усилилось вдруг гуденье, дошло до свиста и оборвалось. Стеклянный купол раздвинулся, светящийся экран укатился вверх на страшную высоту. Его самого встряхнуло — как ударили по затылку. Великан ростом с пятиэтажный дом, злой, недружественный великан — почему-то он понимал это — приближался, вихляясь, неуклюже, будто готовый обрушиться, и занес ногу — подошва была как днище пятитонки….

Еще секунда, и она обрушится на него. Отчаянием сжало сердце, не то крик, не то писк вырвался из груди. Он бросился в сторону. Рядом была какая-то темная яма, он прыгнул, не рассуждая. Перекатился несколько раз со спины на живот, но не ушибся, вскочил, побежал. На миг удивился, что бежит на четвереньках, но так было удобнее, и удивленье сразу исчезло.

Впереди что-то брезжило, туннель надвигался с обеих сторон, полого повел кверху и кончился.

Все мысли о злом великане оборвались. Восхищенный, замер на миг: перед ним была удивительная Страна, вся живущая, трепетная, наполненная запахом, сероватым несильным светом, звуком, движеньем.

Густо стояли деревья с зелеными стволами, и от стволов отходили не ветки, а длинные кожистые колеблющиеся ленты. Одни деревья были большими — стояли как березовые рощи, упираясь в небо; а другие были совсем маленькие деревца, даже как бы кусты — ему по пояс. Порой по лесу проходило волненье. Зеленые ветви-ленты принимались покачиваться — это покачивание начиналось где-то слева, вдалеке, захватывало все, что видел глаз, катилось вправо и уходило, чтоб уступить место новой волне.

Земля под деревьями была покрыта серыми толстыми нитями, кое-где среди нитей и листьев высились горки камней, груды мягких катышков и глыб разной формы. Тут тоже все шевелилось; вздрагивали листы, чемто толкаемые снизу, напряженно сокращались, сгибались, а затем выпрямлялись зелено-серые нити, иногда срывался с вершины горки камешек, что-то черное, блестящее выглядывало из-под кучи мягких катышков и пряталось ревниво.

Запахи струились отовсюду, ощутимые, плотные, что хоть бери и щупай пальцами. В воздухе от них просто не оставалось свободного места. Снизу кверху они шли пластами, различающимися между собой, как дерево от кирпича и кирпич от стеклэ Пласты перемещались, да еще среди них текли реки и ручейки других запахов. Порой вся эта картина смещалась от порыва ветра, следуя той волне, что пробегала по ветвям-лентам.

И вся эта серая окрестность звучала непрерывно, переговаривалась на разные голоса, перестукивалась, перезванивалась, но не просто так, а вроде бы готовясь к чему-то, настраиваясь, подобно оркестру перед началом самого важного для всех, самого главного концерта. Где-то бухал раз-два колокол, пробуя силу. В другой стороне волыночка запевала и умолкала, запнувшись, скрипач начинал свою мелодию, а потом обрывал стыдливо, догадавшись, что не в тон и не вовремя, неведомая арфа стихала, колебнув свои струны, что-то шипело, скрипело негромко, посвистывало, шуршало и тоже стихало в ожиданье. Эти перерывы делались все короче, напряжение росло, казалось, вот-вот должен подняться невидимый занавес и вот-вот будет дан сигнал невидимой палочкой невидимого дирижера.

Движенье и шевеленье совсем прекратились, запахи перестали плясать.

Он стоял, чуть сгорбившись, захваченный всеобщим ожиданием, всматриваясь, вслушиваясь, ощущая и уже томясь, что не приходит то, что должно наступить. Затем что-то мелькнуло в глазах, — чувство тепла и радости возникло в груди, оно ширилось, захватывая, пронизывая каждую клеточку тела, он зажмурился на миг, ошеломленный, ибо и не подозревал, что может быть такое всеобъемлющее счастье, потом открыл глаза и увидел — все волшебно переродилось вокруг. Серые деревья, нити и листья засверкали гысячей разнообразнейших оттенков зеленого, небо стало голубым, запахи сделались тоньше, определеннее, а невидимый всеобщий оркестр, настроившись наконец, вступил в полную силу.

Ударили барабаны, колокольчики, колокола, запели скрипки, валторны, арфы, загудели рожки, гобои, фанфары.

И он сообразил, что свершилось то, чего он ожидал еще раньше, в том, другом мире, в комнате, на веранде и во дворе, — взошло солнце.

Выпрямился, не вполне веря себе, лишь смутно понимая, что является участником великого праздника, который солнце каждое утро дает всей живой природе и которого уже почти не чувствует человек.

Пробежался, расталкивая послушно отгибающиеся зеленые ленты, поднялся на холм и застыл. Вправо, влево, вперед простирались зеленые леса, рощи, заросли, вдали они делались серыми, синими и голубыми. Бездонным было небо, безбрежной, бесконечной — земля.

Рядом дрогнул зеленый ствол, из-за него высунулась размером с кулак голова странного существа. Два длиннейших рога над парой черных глаз. Длинная верхняя губа, точно клапан, прикрыла нижнюю челюсть. В хитиновом твердом покрове существо было похоже на какую-то машину. Проворно стало взбираться на дерево, задние длинные ноги просто волоклись сзади. Устроилось повыше, прислушалось, оглядываясь. Подняло одно надкрылье, стукнуло по другому, и так несколько раз отдельными звучными ударами, как бы настраивая инструмент. Деловито у него все получалось. Еще несколько ударов, по-разному сгруппированных, с разными интервалами… Затем надкрылья приподнялись, быстро задрожали, и полилась песня — вклад во всеобщий концерт, сольное выступление, которого будто только и не хватало.