Разум и Бездна - Павел Вячеславович Славин Страница 17

–Надеюсь, что у тебя хватит своего собственного разума для руководства, и ты не будешь одалживать его у Отца. После трех лет плена мне трудно ему доверять, – мрачно сказал Иосиф.

Острая неприязнь, возникшая у инженера силовых и оружейных систем (а такова была реальная должность Иосифа на “Атлантиде”) к центральному компьютеру станции – это был серьезный вызов для единства команды. Это не на шутку расстроило Юлия. Однако во всем остальном, включая психическую стабильность, Иосиф пока что не проявлял отклонений.

Ян прошел отключение от светоча легче всех. Он очень быстро и без лишних эмоций восстановил память и сразу же с жадностью накинулся на свои компьютерные расчеты, файлы и записи. Объем исследований, проведенных им в ходе путешествия, был весьма обширным, и такому талантливому астрофизику и математику, каким был Ян, больше всего на свете хотелось осмыслить и оформить в научные труды те феномены, которые происходили с “Атлантидой” и ее экипажем в последнее время.

–Я рад, что мы все теперь имеем этот опыт, – сказал он, придя вместе с Юлием на командный пункт и без боязни смотря на пустоту Войда за стеклом. – Может быть, воспоминания об Океане и Доме станут для нас своеобразной вакциной от страха перед бездной, и мы наконец-то, сможем понять ее законы.

Понимание законов было основной целью деятельности Яна за все время его научной службы в Институте. Три года назад, когда экипаж стал впадать в безумие, он не проявлял ярости или паранойи, не слышал галлюцинаций и не боялся чудовищ – расстройство Яна заключалось в прогрессирующем когнитивном снижении, в странном смешении знаний и размытии навыков, которое поражало его все сильнее по мере погружения станции в Войд и грозило превратить из гениального астрофизика в инвалида. Попытки заниматься научной деятельностью и вообще сколько-нибудь значительное умственное напряжение приводило к тому, что его мозг как бы выключался, и Ян непроизвольно начинал грезить о бескрайней темноте, пытаясь воображаемо всмотреться в нее и увидеть искорки звезд и галактик. “Войд переселяется в мой мозг – только это меня пугает” – сказал он Михаилу перед тем, как надеть светоч. Иллюзия действительно помогла – теперь, три года спустя, Ян мыслил так же цепко и быстро, как и в начале экспедиции, а странный эффект когнитивного “затемнения” пока не проявлялся.

Посещая членов экипажа “Атлантиды” в качестве нового руководителя и наблюдая за их переходом от иллюзий к реальности, Юлий не мог не думать о собственном состоянии. Как и у всех других, его разум тоже давал сбои до того, как он впервые надел светоч. Теперь, спустя три биологических года, он пока что чувствовал себя вполне психически здоровым, но память о кошмарах и сумеречном состоянии собственного разума беспокоила все сильнее. Его прошлое расстройство отличалось от поведенческих и эмоциональных сдвигов коллег – Юлия тогда мучили яркие и ужасные галлюцинации, чего не наблюдалось у других членов экипажа. По мере углубления "Атлантиды" в Войд, его начали посещать сперва одиночные, а потом множественные видения – странные спрятавшиеся в тени существа, не имеющие формы жуткие тела, абсолютно чуждые и неописуемые создания, вторгающиеся одинаково в сны и явь, шепчущие что-то неразборчивое, то ли предупреждая, то ли пытаясь запугать. Дошло до того, что он не мог спать, панически боялся темноты и уже с трудом отличал реальность от фантомов…

Обстановка на “Атлантиде” в те времена была ужасающе деструктивной. Команды как таковой не существовало – все занимались борьбой с собственными психозами. И только благодаря самоотверженному научному поиску и чувству ответственности двоих сотрудников – Михаила и Веры – удалось консолидировать остатки коллективного духа и убедить экипаж пойти на крайне рискованное предприятие – передоверить контроль над полетом компьютеру, а самим погрузиться в искусственно созданный мир аллегорий, где разлагающее психику влияние Войда смягчалось стойкими стереотипными ассоциациями земных мифов и социальных конструкций. Альтернативой этой иллюзии была постоянная анестезия либо экстренная заморозка всего экипажа – меры, которые не гарантировали сохранность мозга и восстановление сознания; и никто не захотел даже слышать об этом. В случае значительного изменения внешней среды или необходимости в принятии особо ответственных решений Отец был обязан разбудить сначала руководителя миссии, а затем, если тот давал разрешение, то и всех остальных. Так и случилось.

В последнюю очередь Отец разбудил и отключил от светоча Веру. Талантливый психолог-менталист и поведенческий аналитик, она очень стойко переносила пугающие игры разума, которые разрушали команду три года назад. Сама она мало говорила о своих проблемах, но и ее поразил этот недуг – Вера тогда страдала от чрезвычайно сильной тревожности и бесконтрольной тоски, буквально разъедающей разум. Она очень часто плакала, впадала в крайний пессимизм, в ее сознании постоянно появлялись необоснованные трагические пророчества и ожидание неудач. Вера боролась с этим состоянием с поистине героической стойкостью, но периоды ремиссии и самоконтроля становились реже и короче по мере уменьшения ее сил. Если бы она, Михаил и Отец задержались с разработкой светочей и программы иллюзии хотя бы на пару недель, уровень деструкции личности и у самой Веры, и у большинства остальных, вполне мог перейти критическое значение и обернуться самыми трагическими последствиями для миссии.

Юлий очень беспокоился за Веру и очень хотел ее увидеть. По мере того, как к нему вернулась память, он осознавал всю ту глубину человеческих отношений, которая связывала его с этой прекрасной женщиной. Они были одногодками, знали и любили друг друга с детских лет – и теперь Юлий с невольным стыдом думал о тех годах, когда, будучи внутри иллюзии Дома на острове, он забыл о чувствах к ней и считал ее просто одной из равноценных братьев и сестер. Впрочем, подумав, он понял, что и тогда, не отдавая себе отчет, ощущал подсознательное притяжение к загадочной “гадалке” Вере, стремился найти ее проницательный взгляд, всегда вслушивался в ее голос.

После пробуждения, Вера не захотела пускать в свою комнату кого-либо кроме робота-стюарда, так что Юлий смог увидеть ее только через несколько часов, когда она пришла на командный пункт. Услышав ее мягкие шаги, он встал и пошел к ней навстречу, любуясь ее черными густыми волосами и прекрасной фигурой, подчеркнутой полетной формой Института.

–Наконец-то ты осушил весла и вернулся к привычным приборам, – улыбнулась она.

–Здравствуй, дорогая. Я очень скучал по тебе… настоящей.

Они нежно обняли друг друга.

–Как же ты мог скучать, если не помнил наше прошлое? – с едва уловимой грустью спросила Вера.

–Не помнил словами, но помнил привязанностью, – с чувством ответил Юлий. – Из всей Семьи я доверял тебе больше других. А