Андрей Дмитрук - Ветви Большого Дома Страница 17

Итак, оставалось мне ходить в лес за опятами, объезжать коней, сытно есть и спать с Бригитой: от всего остального я был избавлен. Но скоро я понял, что таков не только мой удел.

С каждым днем в общине оставалось все больше мужчин. Амазонки приводили их с собой, как сердечных друзей или наставляемых. Мы, конечно, сразу же знакомились, выяснили, кто чем дышит. Скоро я сблизился с Уго Кастеллани. Этот обаятельный смешливый брюнетик, на вид совсем мальчишка, "подобранный" главной тело-хранительницей Кларинды, Аннемари, вызывал во мне чувства старшего брата. Ему, так же как и мне, практически некуда было девать свое время. Бродя по лугам и речным долинам, спорили мы на разные отвлеченные темы; соревновались в кулинарных тонкостях, скакали наперегонки, жгли костры, разыгрывали спектакли с видеофантомами -- в общем, проводили время, как десятилетние ребята на каникулах.

Уго подкатило под горло еще быстрее, чем мне. Он и вообще-то был непоседа: почти не появлялся в региональном учебном городе, и выпуск его уже вторично откладывали, зато успел обшарить все Круги Обитания и чуть не погибнуть в марсианской пустыне. Аннемари приручила его тайнами зрелой женственности, однако ненадолго: скоро Уго начал тосковать о свободе. Не будучи дурой, наставница отпустила его помотаться по свету. Вернувшись, Уго заблажил снова, но уже по другой причине.

-- Ты не думай, что мне правится только шляться! -- заявил он мне за нашей очередной трапезой у костра, в один из последних ясных октябрьских вечеров, над гуашево-синей водой устья Десны.-- У меня как раз очень основательное, неподвижное призвание. Я архитектор жилых комплексов. Удивлен? То-то и оно, что даже в учгороде об этом не знают, до недавних пор сам не был уверен, а компьютер внушал совсем иное...

Оказывается, злосчастный Уго, прознав, что амазонки намерены основать первую звездную колонию, загорелся идеей спроектировать для них пионерский поселок. Раздобыл карты той, достаточно хорошо исследованной планеты, нашел чудесное место в субтропиках, в дельте большой реки вроде Нила, и принялся увлеченно рисовать, чертить, лепить с помощью фантоматора... Хотелось создать нечто действительно неземное, с печатью нового мира, но вместе с тем напоминающее о родных краях. Получилось не то гнездо ячеистых грибов, не то селение подводных пауков-серебрянок, запускающих пузыри воздуха под паутинную сеть,-- в общем, облагороженный вариант кроманьонских свайных построек. Сотворив сие, Уго пригласил Кларинду со свитой, уверенный не только в успехе, но и в общем восхищении. И что же? Не пытаясь смягчить резкость отказа, рыжая предводительница заявила, что они пока не нуждаются ни в каких проектах; что, дескать, вовсе не так уж подробно изучена планета, может преподнести сюрпризы, и потому надо там сначала осмотреться, а потом, погодя, думать об архитектуре... И остался Уго при своих фантомных макетах, точно побитый, а через пару дней случайно узнал: у Кларинды было обсуждение проектов колонии, представленных архитекторами-женщинами...

Тогда он и высказал, нарезая луковицы для кострового шашлыка, то, что мучило меня неимоверно, о чем я молчал лишь из любви к Бригите.

-- Откармливают нас на племя, а больше ничем не хотят быть обязаны. Мы -- бугаи в стойле!

...В одну из начальных, счастливейших наших ночей, устав обучать такого облома, как я, любовной гимнастике и отдыхая на ворсистом ковре (постели нам было мало), Бригита поведала мне один из важнейших догматов, на коих зиждется сообщество амазонок.

Историю, которой нас учили с помощью книг и Восстановителя Событий -объемного телевизора времени,-- они понимали весьма своеобразно. По меньшей мере, сто тысячелетий длился на Земле матриархат -- эпоха, когда в племенах судили и властвовали женщины. Материальное производство развивалось тогда медленно, прогресс техники почти стоял на месте,-- разве что от грубых каменных сколов -- нуклеусов, заменявших все орудия труда, перешли к более изящным инструментам. Однако за это невообразимо долгое время были сформированы главные нравственные качества человека: любовь к ближнему, милосердие, чувство справедливости. Затем, когда народы умножились, когда понадобилось торговать, путешествовать, защищать свои владения, роль вожаков постепенно прибрали к рукам мужчины. Мир вещей стал преображаться с утысячеренной скоростью: поднимались и падали волны цивилизаций, все более развитых, изощренных и грозных. В бесконечных войнах, в тисках общественного неравенства люди (Бригита сказала "мужчины") ожесточились друг против друга. Насколько высоко вознеслось техническое могущество человека, настолько же упала его добродетель... Но вот после очистительной кровавой рвоты, продолжавшейся двести лет и чуть не погубившей род человеческий, Земля сделалась, наконец, единой и мирной, как никогда. А еще через несколько поколений окончилась индустриальная эра, породив сплошь компьютеризованные и автоматизированные Круги Обитания... Тем самым мужчины, ущербные морально, но при этом великолепные инженеры, выполнили свою историческую миссию, Мир обеспечен вещами. Теперь бразды правления должны снова принять женщины -чтобы в мире, уже не знающем розни, зависти и злобы, на веки вечные воцарилась Любовь.

Тогда я поднял Бригиту на смех: уж слишком нелепым показался мне принцип морального "неравенства полов". Дразнил ее:

-- Кто же вам их отдаст, бразды-то?

-- Ты и отдашь,-- без привкуса шутки ответила она.-- Ведь ты же рыцарь, правда? Это должно стать последним рыцарским поступком всех мужчин: вернуть судьбу Земли своим прекрасным дамам!..

И сейчас эти озорные, вполне дружелюбные реплики, которые мы тут, в общине, частенько слышим: "Наработались, мужички, со времен плейстоцена[19],-- отдыхайте!"-- "Мы вас будем беречь, вы наше самое большое сокровище!"-- "Не беспокойся, горе мое, без тебя справимся; и вообще, отвыкай суетиться!" Буквально сковали руки, и кому же? Мне, свободному землянину, хозяину своей судьбы! Естественно (для них естественно): кто бездельничает, тот не посягнет на власть...

Страшно было даже подумать: проснуться однажды ночью -- и не ощутить рядом Гиты, ее дыхания, ее жаркого послушного тела. Но, пожалуй, еще страшнее было чувствовать себя точкой приложения чьих-то усилий, тем более идейно оправданных... надо же, какая мысль -- свести меня, всего меня к похабной роли быка-оплодотворителя!

На исходе октября в нашей с Уго тесной компании недовольных появился третий. Вернее, третья -- Николь Кигуа, двадцатипятилетняя мулатка, сбежавшая из непарной семьи. Выяснилось, что не всем женщинам в общине мед: более неприкаянной особы, чем Николь, я никогда не видел. Если нас амазонки не допускали ни к какому делу, то она, наоборот, старалась отвертеться от любых поручений. Николь охотно играла с нами в видеофантом-ный театр, проводила время за сбором грибов или в бешеной скачке по лугам... и при этом глаза ее оставались такими потерянными, что делалось зябко. Ее дочь, Сусанна, резвилась с другими детьми под умелым присмотром воспитательниц -а Николь, с опрокинутыми внутрь безотрадными глазищами, вовсю старалась забыться. Пробовала она пофлиртовать с Уго, но тот панически боялся своей мужеподобной и, кажется, здорово ревнивой Аннемари. Со мною ей удалось достигнуть большего, когда мы ночью решили устроить последний в году заплыв: честно говоря, несмотря на всю мою привязанность к Гите, я давно уже хотел попробовать с кем-нибудь другим, и Гита не возражала... Только все это было без толку. Из нас двоих она никого в сердечные друзья не заманила; а другие мужчины для Николь просто не существовали, поскольку были, по ее словам, стары и насквозь испорчены...