Антонин Сель - Бунт машин Страница 17

— И вы виновник этого? — спросила Гамина.

— Да.

— Но каким образом?

— Следуйте за мной.

Она глядела на него с испугом. У нее мелькнула мысль, что это не человек, а сверхъестественное существо, бог или сатана.

Он отгадал ее мысль.

— Только человек, Гамина, только человек!..

Он отошел от стола; молодая девушка последовала за ним, маленькая, трепещущая перед этим могучим волшебником, голос которого звучал так ласково… Он отворил дверь в соседнее помещение. Г амина увидела длинный деревянный ящик, поставленный на фарфоровые изоляторы. От ящика шли три кабеля, концы которых терялись в меньшем ящике, прикрепленном к конторке.

— Вот мои орудия, — сказал он.

Девушка пробормотала:

— И это все? И этим вы останавливаете машины на расстоянии?

— Да.

— Поразительно.

— Согласен с вами.

— Что находится в этих ящиках? Энергия? Как могли вы ее накопить?

— Особым способом, еще неизвестным другим. Не рассчитывайте на то, что я буду развивать перед вами абстрактные теории о каптаже энергии и о действии ее на расстоянии. Вы все равно не поймете. Я скажу одно: Эта мысль пришла ко мне во время войны. Ее дьявольский концерт тянулся недели, месяцы, годы. Случайно моим товарищем по окопному аду оказался славный парень, по имени Жюльен, малообразованный рабочий, но достойный уважения человек. Общее горе и возмущение сделали нас братьями; мы дрожали друг за друга в минуту опасности. Как-то я рассказал ему о моих довоенных опытах. Он воскликнул, негодуя: «Жаль, что ты не можешь одним взмахом уничтожить их всех, да и нас тоже. Мир опозорил себя, управляемые не лучше правителей!» «Раз люди оказались недостойными прогресса, — ответил я, — я его остановлю совсем!». И, как видите, я сдержал слово. Жюльен — мой помощник. Это он печатает под мою диктовку афиши и развешивает их по стенам. Ловкость его помогает ему ускользнуть из рук полиции. Мы мистифицируем наших дураков-современников, но это доставляет нам меньше радости, чем остановка их машин и их техники, развитие которой ускорило войну и удесятерило ее ужасы. Не правда ли, любопытно видеть, как один человек восстает против всего мира? Поверьте, что я не горжусь своим могуществом; я просто счастлив, что могу отомстить за сотни тысяч бедняков, жизнь которых стала невыносимой.

Гамина не отвечала; она была погружена в раздумье.

— О чем вы думаете? — спросил молодой человек.

— Ваш ум поражает меня, — ответила девушка, — ваша мягкость восхищает, великодушие трогает. Когда остановили вы жизнь города?

— Всеобщая забастовка начнется сегодня вечером, в 19 часов.

— Так что завтра или, точнее, послезавтра, дети, больные, старики останутся без молока?

Он вздрогнул.

— Вы порицаете меня за это?

— О, нет! Я приветствую это! Я вас так хорошо понимаю! Но вы сами видели все ужасы войны… Я боюсь, что не сумею хорошо выразить мою мысль. Разве ненависть и жестокость сделала вас жестоким? У вас слишком благородная натура, чтобы остаться глухим к моей просьбе. Могучий волшебник, пощадим слабых и малых, согласны?

— Гамина, я был безрассуден, а вы — воплощенная доброта. Во второй раз мне хочется поцеловать вас.

— Но мы в масках.

— Я забыл.

Он подошел к письменному столу и нажал три раза фарфоровую кнопку. Незнакомый звонкий, веселый голос неожиданно раздался в комнате:

— Я здесь! Здравствуй, Гомо!

— Здравствуй, старина, — ответил человек в плаще. — Как чувствуют себя горожане?

— Изумление по всему фронту и паника. На вокзалах давка: крысы покидают тонущий корабль.

— Отлично. Есть у тебя еще цветная бумага?

— Целая стопа, а что?

— Мы с тобой дураки, мой старый Жюльен, палачи, безумцы. К счастью, мой добрый гений направил меня на истинный путь. Бери перо, пиши… «Машины (большими буквами, чтобы все видели издалека — написал?). Машины (в строку), не желая, чтобы дети, больные и старики страдали от конфликта, решили не чинить препятствий подвозу молока из деревни в город. Железнодорожному обществу предлагается немедленно вывесить на всех столичных вокзалах графики движения молочных поездов, чтобы паровозы могли принять участие в движении. В. С. М.» Прочти-ка, Жюльен!

Звонкий голос невидимого Жюльена прочитал написанное…

— Само собою разумеется, — сказал Гомо, — что ты сообщишь мне содержание объявлений, вывешенных железнодорожным обществом.

— Обязательно.

— До свидания, старина.

— До свидания. Мое почтение твоему доброму гению.

— Как, ты знаешь?

— Я слышу шелест ее платья около тебя.

— Что за слух!

— Добрый гений, вы будете хранить тайну?

Гамина рассмеялась.

— Будьте спокойны, г. Жюльен.

В комнате послышался сухой треск. Гомо нажал на другую кнопку, разговор прекратился.

— Теперь вы знаете все, — сказал он. — Вы не раскаиваетесь, что пришли?

Она отрицательно покачала головой.

— Но вы, вероятно, задыхаетесь в этом одеянии. Выйдем.

Две минуты спустя, сбросив свои костюмы, они очутились друг перед другом такими же, какими были до входа в это дьявольское жилище; лишь во взглядах их можно было прочесть восторг и восхищение. Тихими шагами они прошли через тенистый двор до пруда, границы их смежных владений.

Молодая девушка протянула руку.

— Гамина, — сказал он, — мы теперь не в масках.

— Нет.

— Тогда?

— Да.

Он заключил ее в свои объятия.

XIII

Вернувшись домой, Гамина улеглась на диван и снова пережила эти чудные мгновения. В висках у нее стучало, сердце учащенно билось; поцелуи все еще жгли ее, она была поражена, счастлива, встревожена. Как оригинален был этот человек, как добр! Могущество его превосходило могущество королей…

— И он любит меня…

Она буквально задыхалась под тяжестью доверенной ей тайны, она, не привыкшая скрывать ни своей радости, ни своего горя. Вдруг она вспомнила о письме, написанном г. Брассер-д’Афферу и сообщавшее ему о местопребывании секретаря Союза машин.

— Горе мне! — воскликнула она, — я его предала! Ах, если бы шофер позабыл опустить письмо в ящик. Что я наделала! Что я наделала!

Она стала думать, нельзя ли исправить как-нибудь эту неосторожность. Шофер должен скоро вернуться. Гамина сядет в автомобиль, поедет на почту, упросит почтмейстера вернуть ей письмо и все устроится. Мрачная туча рассеялась, внутренний свет снова засиял и согрел маленькую фермершу. Ее преследовали глаза Гомо, его жесты, его голос, а главное — поцелуй, данный и возвращенный.

— Сударыня, что прикажете: яиц, пирога или кролика? Гамина вздрогнула.