Одержизнь - Анна Семироль Страница 18

Жиль берёт со стола книгу, закрывает её, смотрит на обложку, листает глянцевые листы. Фолиант толстый, тяжёлый, слегка тронутые желтизной страницы украшены крупными изображениями птиц. Все они такие разные, и их так много, что трудно поверить в то, что раньше в мире было такое изобилие.

– «Определитель птиц Европы»… Веснушка, откуда это?

– Я забрала из папиной библиотеки, – гордо отвечает Амелия. – Охрана меня пропустила. Зверя не было поблизости, я прошла и унесла книгу. Правда, меня поймала бабушка и…

– Тебе туда нельзя, – строго выговаривает ей Жиль. – Ты что, не помнишь, что судья сказал?

Амелия бросает мелок на пол и обиженно складывает руки на груди.

– Ты противный. Я смелая, через всё Ядро прошла ногами, а ты такой противный. Ты всегда такой, когда ездишь к своей Акеми!

Жиль суёт книгу в ящик стола, задвигает его. Очень хочется сказать воинствующей мелочи что-то резкое, осадить её, но нельзя. Она маленькая, он же почти взрослый. Приходится терпеть. Он вытаскивает из бельевого ящика безразмерную футболку, надевает её, усаживается на подоконник и отворачивается от Амелии. Девочка выжидает пять минут, десять. Переставляет предметы на столе, рассматривает конспекты Жиля, косится на него, надув губы. И наконец не выдерживает: подходит понуро, тянет за край футболки:

– Мне скучно. Поиграй со мной!

– Пойди порисуй, – холодно отзывается он, глядя в окно.

– Я порисовала. Мне надоело, – ноет Амелия.

Жиль лишь пожимает плечами. Девочка горестно вздыхает, берёт с комода чайную чашку, заглядывает в неё, ставит обратно. Залезает на кровать Жиля, сбрасывает на пол подушки и принимается прыгать по ним. Оступается, шлёпается на ковровую дорожку.

– Ай! Я упала в воду! Я утону! – верещит она, барахтаясь и колотя по ковровой дорожке кулаками и пятками. – Спаси меня, пожалуйста!

От пронзительных воплей только что стёкла в окнах не дребезжат. Жиль честно выжидает минуту в надежде на то, что Амелии надоест эта игра и племянница утихнет. Но тщетно. «Тонущая» так красочно живописует ледяную воду и подплывающих к ней чудовищ, что у парня не выдерживают нервы. Он слезает с подоконника, подходит к валяющейся ничком Амелии и протягивает руку:

– Так, спасайся давай. И марш к нянюшке.

Девочка ловко хватается за его ладонь, подтягивается и ныряет под футболку Жиля.

– Ух ты! – восклицает она. – Тут можно жить вдвоём! Жиль, побудь моим домиком.

– Ну уж нет, иди отсюда, – ворчит подросток, пытаясь отцепить от себя племянницу.

Она смеётся, карабкается по нему, повисает рюкзаком на плечах, и вот уже Жиль улыбается, вскидывает её на закорки, кружит по комнате, придерживая под коленки. Хохот, визг, умиление заглянувшей на шум Ганны…

Внезапно оба умолкают и замирают, словно их кто-то окликнул вдалеке. Амелия поправляет измятое домашнее платье, делает несколько шагов по комнате, пошатываясь и тяжело дыша, как после быстрого бега.

– Веснушка, что?.. – успевает спросить Жиль.

– Мне… на-до, – неестественно растягивая слова, говорит девочка. Слова звучат невнятно, будто их за Амелию произносит кто-то чужой.

Шаг в направлении выхода из комнаты – и малышка падает, закатив глаза. Руки тянутся вперёд, пальчики ощупывают воздух.

– Жить… – слышит мальчишка уже знакомый всхлип. – Жить… Жить…

– Ганна!!! – орёт он в ужасе. – Беги за врачом! Амелии плохо!

Не дожидаясь ответа няньки, он подхватывает девочку под мышки, поднимает.

– Эй, веснуха, ну-ка… Амелия, ты меня слышишь?

Распахнутые карие глаза ребёнка словно подёрнуты пеленой, губы кривятся, будто девочка и кто-то чужой борются за право говорить. Жилю кажется, что где-то глубоко внутри него Амелия о чём-то просит, и если он прислушается – поймёт, что надо делать.

– Жить… жить…

Босой, с девочкой на руках, Жиль выбегает из дома. До ворот остаётся несколько шагов, когда Амелия выгибается дугой, и удержать её никак не удаётся. Жиль падает, роняя девочку на себя, чтобы не ушиблась. И пока он встаёт, она успевает отползти в сторону от мощёной дорожки. Амелия садится прямо в заросли примул, погружает пальчики в землю и долго, удовлетворённо выдыхает. Её глаза всё так же слепо смотрят в никуда, но Жиль чувствует, что произошло нечто, от чего ей стало легче. Он снова подхватывает девочку под мышки, тянет на себя.

От визга Амелии звенит в ушах. Жиль разжимает руки, невольно возвращая малышку в помятые примулы. Она тут же набирает полные пригоршни земли и начинает мять её в ладонях. Жиль заворожённо наблюдает за её действиями: в маленьких пальцах Амелии податливая земля постепенно превращается во что-то странное. Будто девочка лепит из глины.

Под руками Амелии появляется сперва нечто удлинённой формы, с одного конца утолщённое и закруглённое, с другого переходящее в тоненький длинный хвост. Ещё несколько движений – у фигурки появляются лапы. По две ближе к хвосту и тому, что Жиль для себя определил как голову. Амелия поглаживает фигурку, ногтями вычерчивая мелкие детали, и вот уже перед ней лежит светло-серый, словно пыль, дракон величиной с ладонь взрослого человека. Жиль видел такого в книжках, которые Вероника и Амелия так любят читать перед сном.

– Жить, – певуче просит Амелия, склонившись над драконом, дыша на него теплом. – Жить…

Жиль стоит рядом с девочкой, боясь даже коснуться её. Он откуда-то знает, что сейчас её нельзя трогать, что только так будет лучше. Надо просто быть рядом с ней и ждать. Он не подпускает к ней никого. Ни Ганну, ни примчавшегося с ней врача. Только просит принести из дома одеяло, чтобы малышка не замёрзла. Постепенно Амелия успокаивается, стихает похожее на мольбу «Жить!..».

Когда возвращается домой Вероника вместе с Ксавье, укрытая одеялом Амелия спит в измятых цветах, свернувшись вокруг созданной ею фигурки. Жиль сидит рядом с ней, слушая каждый вдох.

– Веро, у нас опять, – виновато сообщает он сестре. – Ты не пугайся только. Мы, похоже, сами справились.

Пока Жиль, путаясь и сбиваясь, рассказывает Веронике подробности произошедшего, отец Ксавье склоняется над спящей девочкой и внимательно рассматривает фигурку. Зверёк в объятьях малышки сделан невероятно детально, словно живой. Ксавье осторожно касается его пальцем, и дракон рассыпается сухой пылью в одно мгновенье. Отец Ланглу отдёргивает руку… и встречается взглядом с Амелией.

В глазах девочки он читает ту же болезненную тоску и сожаление, что прятала под ресницами Вероника, потеряв ребёнка.

– Веточка?

Услышав шёпот Ксавье, Вероника поднимает голову с измятой подушки, поправляет сползшую с плеча тонкую ночную рубашку.

– Спит? – тихо спрашивает мужчина, кивнув на неподвижно лежащую в кровати Амелию.

Вероника прислушивается: дочь ровно, глубоко дышит. Голубоватый свет