Великие научно-фантастические рассказы. 1960 год - Кордвейнер Смит Страница 18

– Все мычит да мычит, – буркнул Максилл. – Может, сам что-нибудь исполнишь, а?

Он протянул парню скрипку.

Тот взял инструмент осторожно, словно бомбу, быстро положил на стол и отошел. При виде столь явного признака слабоумия Нэн вновь погрустнела. Джесси с Джанет захихикали. Малколм покрутил пальцем у виска. Даже Джоузи печально усмехнулась.

И вдруг скрипка зазвучала. Нет, она не играла, потому что струны не вибрировали, а смычок неподвижно лежал рядом, но музыка определенно шла из эфов – сперва робко, затем все увереннее. Чем-то она напоминала мычание парня, только была во сто крат более насыщенной и проникновенной…

На следующее утро Максилл взял парня с собой в сад, и девочки, естественно, снова увязались следом. Они никак не хотели пропустить новые чудеса, хотя, обдумав за ночь вчерашнее происшествие, уже не были столь уверены, будто в самом деле слышали скрипку. Видимо, это был фокус или иллюзия, вполне поддающиеся объяснению. Однако если парень сумел извлечь музыку, не касаясь инструмента, может, он и с топором нечто этакое устроит?

Максилл ударил по сухой ветке, и лезвие отпружинило. Дерево не было больным или гнилым – просто старым и запущенным. Почти все ветки засохли, но по стволу, видимо, сок еще тек, поскольку кое-где завязывались плоды и прорастали новые побеги. И таким был весь сад – беречь его явно не стоило. Максилл ударил снова, и ветка отвалилась. Кивнув, он передал топор гостю.

Парень замычал, глядя то на Максилла, то на девочек, то на топор. Затем бросил орудие, подошел к дереву и стал водить пальцами по шершавой грубой коре, по торчащим из земли узловатым корням, по листьям и веткам над головой. Нэн уже представляла, как дерево само собой расщепится и сложится в аккуратную поленницу… Но ничего не произошло, совсем ничего.

– Ну точно тупица. Доить не умеет, кормить свиней и кур не может, топором не машет. Хорошо хоть ест мало, иначе одни убытки. Только мычать да фокусы показывать годится.

– Сегодня мы с сестрами поработаем с ним по хозяйству, – тактично предложила Нэн.

Девочки занимались хозяйством по утрам и иногда вечером. По негласному уговору в семействе Максиллов всю мужскую работу делал отец, а на них ложились женские хлопоты. Привлекая к этим заботам гостя, Нэн проявила рассудительность, которая помогла всем сохранить лицо.

Нэн отказывалась верить, будто парень совсем безнадежен. Своими восемью пальцами он управлялся не хуже, а в чем-то даже лучше, чем иные управляются десятью. Кормить свиней он не стал, зато быстро наловчился собирать яйца прямо из-под кур, совершенно не тревожа птиц. Он не умел доить корову, но стоял рядом, пока доила Нэн. Удой снова удивил – даже больше, чем накануне.

После работы по хозяйству парень вернулся в сад, однако топор с собой не взял. Нэн отправила Джоузи пошпионить, чем он там занимается. Сестренка сбегала и отчиталась:

– Он обходит деревья друг за дружкой. Ничего не делает, просто смотрит на них и гладит. А еще знаешь что? Он ест траву и сорняки!..

– Жует, в смысле?

– Да нет, прям ест. Честное слово! Пучками! И он потрогал мое… пятно на лице. Я смотрелась в зеркало: в тени даже почти не видно!

– Я рада, что сошло, – сказала Нэн. – Только не расстраивайся, если оно вернется. Уверена, его прикосновение тут ни при чем. Просто так совпало.

Три дня парень маялся ерундой в саду, гладя старые деревья. К концу третьего дня Шерри давала по восемь литров молока, яиц собирали больше обычного, хотя в это время года яйцекладка уже шла на спад, а родимое пятно Джоузи почти растворилось – теперь его с трудом можно было разглядеть даже на солнце. Малколм Максилл, конечно, ворчал – пригрели, мол, дармоеда, – однако на дверь парню не указывал, так что все шло своим чередом.

Покончив с садом (девушки то поодиночке, то группами ходили смотреть, что он там делает, но так ничего и не поняли), парень взялся за поле. Максилл посеял кукурузу поздно – не столько из-за нелюбви к сельскому хозяйству, сколько за неимением трактора или хотя бы плуга. Пришлось ждать, пока соседи, сдающие технику внаем, сами не закончат с посевной. Земля к тому времени затвердела, зерно прорастало слишком долго, и едва первые робкие серо-зеленые ростки пробились наружу, как тут же высохли и скрючились под жарким солнцем. Соседские поля уже покрылись белым пушком, а у Максилла только-только появлялись карликовые початки.

С кукурузой гость провозился даже дольше, чем с яблонями. Теперь Нэн понимала, что его мычание не музыка, что он так разговаривает. Это открытие несколько обескураживало, делая парня еще более непонятным, чем раньше. Будь он итальянец или португалец, Нэн могла бы выучить язык; будь он китаец, приучилась бы есть палочками. Но вот что делать с мужчиной, который говорит нотами, а не словами, девушка не представляла.

Однако спустя пару недель она уже кое-как его понимала. Корова давала в день по шестнадцать литров, яиц собирали больше, чем в начале весны, а личико Джоузи стало гладким, как у младенца. Максилл принес домой радиоприемник, которым кто-то расплатился в магазине у зятя, и все семейство развлекалось тем, что ловило далекие сигналы. Когда радио не было настроено ни на какую волну и парень сидел рядом, оно играло ту же музыку, что и скрипка в первый вечер. Никто уже почти не удивлялся; это не казалось странным или, говоря словами Малколма Максилла, не от мира сего. Все чувствовали себя лучше, сильнее, добрее и сплоченнее.

Нэн видела… а что она видела? Что гость непохож на других парней, говорящих на понятном языке, ведущих себя привычным образом и рожденных в местах со знакомыми названиями? Так это она заметила и раньше. Из его мычания Нэн узнала, откуда и как он к ним попал, но проще и понятнее все равно не становилось. Какое дело Нэн Максилл, которую учителя Хенритонской старшей школы вечно порицали за чтение романов на уроках физики, до всяких там других планет, звезд и галактик? Насколько она смогла понять и перевести, парня звали Эш. И какая разница, родился он на Альфе Центавра, на Марсе или на какой-нибудь безымянной планете за биллион световых лет от Земли?

Эш был скромен и считал себя ущербным. Он не умел ничего из того, в чем столь преуспел его вид. Не мог решать абстрактные задачи за пределами возможностей электронного мозга, не вел философские рассуждения, балансирующие между бредом и откровением, не изобретал новые методы создания и преобразования