Рене Баржавель - В глубь времен Страница 18

— …На пленку записано биение сердца женщины. Оно не билось девятьсот тысяч лет. Слушайте все…

На этот раз действительно все шесть тысяч замолчали. Юни, озаренный внутренним светом, закрыл глаза. Он слушал.

Тишина.

Глухой удар. Бум…

Один-единственный.

Тишина… Тишина… Тишина…

Бум…

Тишина… Тишина…

Бум…

Бум… Бум…

Бум… Бум… Бум, бум, бум…

Оркестровый барабан мягко ответил в такт этому биению. Юни включил на всю громкость оркестр и радио. К барабанам и хору присоединился контрабас. Кларнет прокричал дли-и-и-и-нную ноту, а потом пустился в импровизацию. Ему стали вторить шесть электрогитар и двенадцать скрипок. Барабанщик со всей силы бил по инструменту. Юни прокричал как с минарета:

— Она проснулась!..

Бум!.. Бум!.. Бум!..

Шесть тысяч молодых людей пели:

— Она проснулась!.. Она проснулась!..

Шесть тысяч пели и танцевали в ритме сердца, которое только что вернулось к жизни.

Так родился вейк, танец пробуждения. Пусть все, кто хочет танцевать, танцуют. Пусть все, кто могут пробудиться, пробуждаются.

Нет, она еще не проснулась. Ее веки все еще были скованы бесконечным сном. Но ее сердце спокойно билось, легкие дышали, температура понемногу повышалась и приближалась к нормальной.

— Внимание! — сказал Лебо, наклонившись над энцефалографом. — Пульс неритмичный… Она видит сон!

Ей что-то снилось! Этот сон сопровождал ее, заморозившись в какой-то части ее мозга, и сейчас, немного разогретый, он снова возник в виде каких-то одурманивающих изображений? Розовых или черных? Сон или кошмар? Пульс повысился с тридцати до сорока пяти ударов, кровяное давление резко пошло вверх, дыхание участилось и стало неритмичным, температура дошла до тридцати шести градусов.

— Внимание! — произнес Лебо. — Пульс состояния пробуждения. Она сейчас проснется! Она просыпается! Снимите кислородную маску!

Симон снял ингалятор и протянул его медсестре. Веки женщины задрожали. Под ресницами появилась узкая щелка.

— Мы ее испугаем! — сказал Симон.

Он сорвал хирургическую маску, которая скрывала низ его лица. Все врачи последовали его примеру.

Медленно, очень медленно веки стали приподниматься. И появились глаза, невероятно огромные. Белок был очень светлым, очень чистым, а радужная оболочка — очень широкой и немного прикрытой верхним веком. Ее глаза были похожи на синеву неба летней ночью, усеянного золотой россыпью.

Взгляд оставался неподвижным и был устремлен в потолок, которого он, без сомнения, не различал. Потом произошло какое-то переключение, брови насупились, взгляд стал подвижным и осмысленным. Сначала она увидела Симона, потом Маисова, Лебо, медсестер, всех. На лице женщины застыло удивление. Она попыталась говорить, приоткрыла рот, но ей не удалось подчинить своей воле мускулы языка и гортани. Она просто выдохнула воздух. Сделав неимоверное усилие, она немного приподняла голову и оглядела всех собравшихся. Она не понимала, где она находится, ей было страшно, и никто не мог ей ничего сказать, чтобы ее успокоить. Маисов ей улыбнулся. Симон дрожал от волнения. Лебо мягким голосом читал стихи Расина, самые гармоничные слова, которые могли соединиться вместе в языке: "Арьян, моя сестра, какою ж раненой любовью…"

Это была прекрасная, успокаивающая песнь. Но женщина не слушала. Было видно: ее охватил ужас. Она снова попыталась говорить, но ей опять не удалось это сделать. Подбородок задрожал. Она закрыла глаза, голова завалилась на подушку.

— Кислород! — приказал Лебо. — Сердце?

— Биение ритмично.

— Она потеряла сознание… — сказал Ван Хук. — Это сильный испуг… Что же она ожидала увидеть?

— А если бы усыпили вашу дочь и она проснулась бы среди толпы папуасских колдунов? — горячился Фостер.

Врачи решили воспользоваться обмороком, чтобы перенести ее на поверхность в комфортабельную комнату. Женщину поместили в кокон из прозрачного пластика с двойной изоляцией, который через насос снабжался чистым воздухом. Четверо мужчин несли ее на руках до лифта.

Газетные фоторепортеры бросились из конференц-зала и устремились им навстречу. Журналисты уже вбежали в свои радиокабины и обзванивали весь мир, рассказывая о том, что они видели, и о том, чего не видели. На большом экране люди в желтом снимали маски и отключали аппараты. Лансон отключил изображение операционной и включил камеру, находящуюся внутри Яйца.

Леонова резко встала.

— Смотрите! — сказала она, показывая пальцем на экран. — Господин Лансон, увеличьте изображение левого цоколя.

Пустой цоколь стал расти на глазах и принял более четкие формы, скрытые легкой туманной дымкой. В этот момент все увидели, что вертикальная переборка с одной стороны ушла в пол, приоткрывая нечто похожее на металлическую этажерку, на которой были расставлены предметы неизвестной формы.

В операционном зале, откуда унесли женщину, все найденные в цоколе объекты заменили ее на реанимационном столе. Все они вернулись к нормальной температуре. Видимо, это был "багаж" спящей путешественницы. Теперь стол окружали не врачи, а известные ученые, способные понять предназначение и функции этих предметов.

Леонова со всей осторожностью взяла что-то напоминающее сложенную одежду. Это был прямоугольник оранжевого цвета, с желтыми и красными разводами, сделанный не из бумаги и не из ткани. Абсолютный холод сохранил его в прекрасном состоянии. Одежда была легкой, мягкой и казалась очень прочной. Таких прямоугольников, разных цветов, размеров и форм здесь оказалось много. Никаких рукавов, ни вырезов, ни пуговиц, ни тесемок, абсолютно никакого способа ее надеть, чтобы она еще и держалась. Ее взвесили, измерили, пронумеровали, сфотографировали и взяли микроскопические образцы для анализов.

Затем приступили к следующему предмету. Куб с закругленными краями, к одной из сторон которого подходила маленькая полая трубка. Он выглядел очень компактным, твердым и в то же время очень легким. Физик Хой То взял его в руки, долго смотрел на него, потом на другие предметы. В коробочке без крышки находились восьмигранные разноцветные палочки. Хой То взял одну из них и ввел в полую трубку куба. Куб стал светиться изнутри. Предмет вздохнул…

Хой То нежно заулыбался. Его осторожные руки поставили куб на белый стол. И предмет… то ли запел, то ли заговорил. Низкий женский голос говорил на незнакомом языке. Все услышали музыку, похожую на дыхание легкого ветра в лесу, населенном птицами. На верхней грани куба появилось изображение, которое как будто посылалось изнутри: лицо женщины, которая говорила. Она напоминала ту, которую нашли в Яйце, но это была не она. Говорившая улыбнулась и исчезла, ее заменил странный цветок, который, в свою очередь, расплылся на экране. Голос женщины все еще звучал. Это была не песня, это был не рассказ, но вместе с тем и то и другое, очень простое и естественное, как шум ручья или дождя. Все грани куба загорались или одновременно, или по очереди, показывая руку, цветок, птицу, лицо, предмет, который изменял свою форму и цвет, форму без предмета, цвет без формы.