Максим Лучинин - Повестка в космос Страница 18

Снизу, со двора школы, раздалась какая-то возня. Стараясь не шуметь (хорошо еще, что я сплю на «первом этаже»), я спрыгнул с кровати и на цыпочках подбежал к окну. Снаружи висела темень, черными массами возвышались деревья. Вдруг я понял, что шум шел с другой стороны. Перебежав зал, я высунулся в створку с противоположной стороны. По дорожке к КПП подбегали, придерживая фуражки, трое военных. Сами ворота уже открывались, и, едва дождавшись зазора, на территорию школы заскочил «уазик». Он тормознул перед офицерами, выхватив их светом фар, почти сразу рванул к зданию и завернул за угол, где был вход. Трое офицеров понеслись обратно.

Повисев еще минут десять на окне, я больше ничего не дождался. Ворота закрылись. Никто больше не бегал. «Уазик» обратно так и не выехал. Вздохнув, я вернулся на койку.

— Ты что там? — спросил сверху Геннадий.

— Да так… подышал воздухом, — прошептал я. — Спи!

Через минуту все вокруг накрылось покрывалом тишины. Я зевнул. Ладно, будем спать. Придумать я ничего сейчас не придумаю. А уж если захотят меня какие-либо силы призвать на свою сторону — тогда и будем разговаривать: что, да как, да какая кормежка, да сколько дней отпуску… Я устроился поудобней и закрыл глаза. Опять заскрежетал сверчок. У него явно был нелегкий период в жизни, как и у меня. «Чирк!» — замолкнет — «чирк! чирк!» — замолкнет. Придурок… Вдобавок к сверчку, с улицы вдруг донесся протяжный собачий вой… Но я уже не мог размышлять о животных и погружался в бесконечность сна…

…Я проснулся и обнаружил, что не лежу, а сижу. И почему-то не открывались глаза. Тут же понял, что глаза открывались, — просто вокруг абсолютная темень. Слишком темно. Оглянулся — ничего не видно, ни окон, ни нар. Непроглядная чернота, без всяких признаков пространства. Нащупал рукой нос — руку вроде видно, но совсем чуть-чуть. «Сплю?» — возникла мысль. Я поморгал глазами — и вдруг посветлело. Ни хрена не понимая, я снова огляделся. Все стало как обычно: ночь, сумрак, распахнутые окна, силуэты нар… Нет. Не как обычно. Весь наш отряд сидел точно, как я. Все поднялись с подушек.

— Мужики, что это? — раздался в темноте чей-то испуганный голос.

Никто не ответил. Я стал ощупывать вокруг себя мятую шершавую простыню — и вдруг шваркнуло так, что заложило уши. Словно прямо здесь, в нашем спортзале, разорвалась бомба. Я открыл рот, чтобы заорать, но не заорал… Но не было ни бомбы, ни взрыва, ни звука взрыва, ничего. Мои руки вдруг оказались в другом положении, чем мгновение назад: только что ладони касались простыни, а сейчас одной рукой я держался за лицо, а вторая давила на живот. И дыхание — будто передернуло затвор: делал вдох — и вдруг снова делаю вдох, но как будто не сначала. И тут снова жахнула темнота. Причем не мгновенно, а где-то за секунду — вжжжик! — и настал мрак.

— Мужики! — раздался тот же голос, еще более испуганный.

И мрак снова пропал, и снова посветлело. Все вскочили.

— Что было? — спросил уже кто-то другой, намного более спокойный. Кажется, это был Пал Палыч. Он был мужик опытный, из охранников со стажем, и суетиться не любил.

— Словно исчез на секунду, — сказал кто-то.

— И сердце остановилось, — добавил голос.

— Уши заложило!

Это точно. У меня у самого в уши будто ведро воды вылили.

— Взрыв был, — сказал я громко.

— Точно взрыв! — тут же поддержали меня.

— Да где взрыв? — кто-то не согласился. — Ни звука, ничего! И стекла целы!

— Точно!

— Мужики! — вдруг раздался громкий шепот из двери в соседний актовый зал, где располагался второй отряд. — Вы как?

— А вы как? — ответили ему. — Мы вроде живы.

— И мы живы! — так же громко прошептали в ответ. — Что было-то, а?

— Да хрен знает. Вдруг сверкнуло.

— На улице! — крикнул Гэндальф. Все кинулись к окнам. На улице все застыло, ни малейшего дуновения. Сумрак. Гробовая тишина.

Внезапно начало резко светлеть. Бело-алая размывчатая пелена засвечивала все небо, из полупрозрачной становясь все более яркой, все более ослепляющей, издавая усиливающееся шипение. Секунда, две — и небо раскалилось до максимума, причиняя боль глазам, как огонь сварки, и тут же грохотнуло так, как бывает только в самую сильную грозу, когда мощнейший удар вдруг сотрясает стекла и врубает сигнализацию у всех машин, обкладывая горизонт звенящим отзвуком.

— Ложись! — заорало сразу несколько человек. И часть метнулась прочь от окон. Остальные замерли неподвижно, и я тоже замер, не в силах пошевелиться. А раскаленная пелена уже пропала, исчезла вместе с ударом грома, и снова на улице была ночь, только не безмолвная, а раздираемая воем и пиликаньем вздрогнувших автомобилей.

Мы таращили глаза в небо — и на небе зажглась сетка. Мигнула, зажглась снова. Белые квадраты расчертили купол от края до края.

— Смотрите! — заорал кто-то. Но все и так смотрели только туда.

Сетка еще раз мигнула — и пропала.

— На крышу! — коротко скомандовал Константин, стоящий рядом со мной. Все как один ломанулись к двери. Вывалились в коридор. Рядом с дверью стоял маленький столик, горел ночник. Офицера, что всегда дежурил у входа в спортзал, не было. Только раскрытая книжка лежала на столе. «Пиши рапорт!..» — мысленно сказал я ему и выбежал вместе со всеми на лестничную площадку. Кто-то уже вскарабкался по лестнице на крышу и пытался открыть люк.

— Тут заперто! — крикнул он. — Замок!

— Да какой замок! — пробурчал Пал Палыч, отпихивая всех в сторону. Скрючившись вверху лестницы, он наподдал плечом раз, другой — и выдрал петлю. Цепляясь за металлические прутья, как обезьяны, мы поспешили за ним.

Крыша была большая, и мы, задрав головы, разбрелись по ней, наталкиваясь друг на друга. Кто-то хлопнул меня по плечу. Я оглянулся. Это был Дэн. Весь наш взвод в кальсонах стоял на крыше и глядел в небо.

— Ты жив? — спросил Дэн.

— Да вроде.

— Что это такое?

— Пес знает…

— Вон там! — заорал кто-то.

— Где? Где?

Со стороны реки поднимался маленький белый огонек сварки, оставляя за собой тонкую ослепительную полосу. Огонек прополз по всему небу и опустился за городом, разделив линией блестящую звездами черноту пополам. Это было настолько нереально, что отказывался верить глазам.

— Еще один! Еще!

Точно такой же огонь прочертил вторую линию перпендикулярно первой с небольшим наклоном. И обе они начали медленно потухать.

— Мужики! — в ужасе заорал кто-то.

Воздух задрожал, завибрировал, затрясся. И мое тело словно приподняли чуть вверх и стали трясти — от головы до пяток. А потом опустили обратно вниз, но продолжали трясти.