Джон Уиндем - Жизель (сборник) Страница 18

И вышла.

Я глянул на Молли, но она ничего не сказала, будто и не слышала. Она только смотрела на Эсмеральду, а та ходила все кругами, кругами, кругами…

После мы с Молли встречались лишь мельком. Мне было жаль, что она не видит, как подвигается дрессировка Эсмеральды. Эсмеральда вошла в хорошую форму, и Молли могла бы подкинуть насчет нее парочку хороших идей. Но Молли считала, что у нее есть право чувствовать себя обиженной, хотя мне так не казалось – мы же не были помолвлены или что-нибудь в этом роде. А, с ними всегда так! Мне кажется, что если ты предъявил заявку, то как-то поставь в известность… они же как будто считают, что каждый должен знать и так. Ну вот она и ходила, как в целлофан завернутая.

Меня это не очень тревожило. Большую часть времени, свободного от возни с артистами (а возни с ними немало) у меня в голове была Хельга. Я все думал о том, когда я ее последний раз видел, или когда увижу ее снова, и что я забыл сказать, и что скажу в следующий раз, и все прочее в этом роде. Может, я слегка о ней бредил. Меня манил не только ее вид, а вообще все. Вот, например, как она двигалась – уверенно. Канатоходца всегда можно узнать по тому, как он движется. В Хельге чувствовался класс. Она работала под куполом, а в те времена воздушные гимнасты, как правило, понимали дистанцию между собой и режиссерами блошиного цирка.

Я старался видеться с ней как только мог часто, а когда не удавалось ее увидеть, шатался вокруг, стараясь поймать момент. По утрам после ее тренировки или репетиции мы куда-нибудь ходили, а по вечерам мы встречались после представлений.

Если бы я участвовал в Скачке Смерти, Романтической Реке или Зале Ужасов, все это было бы гораздо проще, но мои артисты осложняли дело. Как-то в разговоре я заметил, что Хельга бросает беглые взгляды на тыльные стороны моих рук и морщится. Ее как-то передергивало, и я знал, о чем она думает, но черт возьми, актеров же надо кормить, как и всякого другого. Я единственное что придумал – прикладывать их выше по руке, чтобы следы скрывались рукавом. Она не могла к этому отнестись разумно – женщинам это вообще не удается.

– Лапонька, – говорил я ей, – взгляни на вещи объективно. Если бы это были львы, тюлени или слоны, ты бы так не кривилась. Артисты они маленькие, но тоже творения Создателя, как и мы все.

– Я знаю, – отвечала она, – но все равно предпочитаю львов.

– Здоровенные и неуклюжие грубияны, – возражал я. – Они только и умеют, что прыгать на тумбы и стоять там, порыкивая, пока толпа надеется на худшее. А мои артисты могут сыграть настоящий спектакль…

Бесполезно. Сколько бы я ни говорил, она неизменно в конце заявляла, что предпочла бы львов.

И еще одно. Есть девицы, которым – чем бы ты ни занимался – важно одно: насколько ты готов пренебречь своим делом ради них. И это тщательно продуманная ловушка, где они в обоих случаях выигрывают. Если ты не пренебрежешь, то ты ее недостаточно любишь, а если пренебрежешь, то ты тряпка и слабак. Теперь я понимаю, что Хельга тоже вокруг этого крутила, но тогда я честно думал, что все дело в моих артистах.

Может быть, я запустил слегка свою работу, но сказать, что я ей пренебрегал, нельзя. Выступления продолжались, а тем временем я готовил Эсмеральду к премьере. Несколько меня разочаровало, что она, как и прочие, не могла держать равновесие на велосипеде, но у меня были кое-какие идеи, как ее использовать. Должен сознаться, что испытывал нехватку предложений, на которые так щедра была Молли. До того времени я как-то не обращал внимания, как много из того, что она предлагала, было введено в представление, ив тот момент они мне тоже очень бы не помешали. Ну, как бы там ни было, а мы с Эсмеральдой готовились к выходу. Она была несомненно сильна и могла тащить тележку с шестью артистами, но права была Молли, что глупо использовать талант как тягловую силу.

Прошло три недели, и я счел, что Эсмеральда готова к дебюту. И тогда я прикрепил к пологу специальное объявление:

СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ

ЭСМЕРАЛЬДА

ПЕРВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

САМОЙ ЗНАМЕНИТОЙ В МИРЕ

PULEX, ИЛИ БЛОХИ

ТОЛЬКО У НАС СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ

Может быть, это их и заманило. А может, и нет; так или иначе, в тот вечер зал был полон.

Я начал как обычно, дав свет на пустой ринг. Затем отдернул занавес, открыв взорам зрителей оркестр. Десять исполнителей привязаны к своим местам, и у каждого прикреплен к ноге инструмент. Одиннадцатый – певец – несколько выдвинут вперед и прицеплен к стойке микрофона. Они сидели тихо, пока я не запустил под стойкой патефон. Когда закрутился диск, платформа завибрировала, они возбудились и задергали своими инструментами, создавая полную иллюзию, что играют именно они. Я дал пластинке доиграть, а потом объявил:

– Дамы и господа! Сегодня мы представляем вам впервые на сцене самую талантливую блоху в мире, блоху с университетским образованием. Леди и джентльмены, сегодня мы представляем вам Эсмеральду!

Я поставил другую пластинку и выпустил на ринг Эсмеральду. В первый момент мне показалось, что моя звезда проваливается, но тут она поехала. На двухколесном она, быть может, и не ездила, но кому какое до этого дело, если со своими длинными, как у кенгуру, ногами она могла не хуже тащить трехколесный. Эсмеральда сделала молниеносный рывок через ринг к музыкантам и упала перед оркестром. Но я ее подхватил и она поехала – все быстрее и быстрее, накручивая круги вокруг ринга, как будто в велогонке. Это было великолепно, и зрители, надо сказать, приняли ее на ура. Все было тип-топ – разве что костюмчик следовало бы ей сделать не розовый, а поярче, и на следующих выступлениях я его сменил.

Пока я готовил Эсмеральду к следующему представлению, на арене выступили боксеры. Теперь артистов возбуждают сжатым воздухом, а я просто ставил под платформу часовой механизм, и от его тиканья платформа начинала дрожать. У артистов на верхних ногах были перчатки, а сами они были связаны ниткой, незаметной для зрителей. Когда я их ставил на платформу, они начинали злиться и, казалось, драться взаправду. Так они тузили друг друга, пока я готовил Эсмеральду к гонкам колесниц.

Представление шло отлично, и финал тоже удался. Для него я припас Великую Битву Гладиаторов. Я взял восемь артистов, к одной передней ноге прикрепил им меч, а к другой – щит, и поставил их в маленький ринг внутри большого. У этого ринга с одной стороны была клетка, и когда у нее поднимали двери и стучали по задней стенке, вылезал большой клоп. Артисты клопов не любят; они на него наскакивали, как только он приближался, и очень скоро клоп разъярялся. Увы, всегда находятся люди, которые начинают кричать о жестоком обращении с клопами и угрожают жаловаться в Комитет по Надзору. Они не верят, что старина клоп всего лишь слезу пускает от злости. Наверное, потому, что это слишком похоже на правду – люди вообще странный народ.