Валерий Язвицкий - Гора Лунного духа или Побеждённые боги Страница 18

— Бириас, — проговорил Пьер, — я люблю тебя, как мужчина любит женщину, и с тех пор, как узнал тебя, не хочу быть богом. Мы бежим с тобой в далекие страны, и пока не умру я, ты будешь моей женой…

Пьер замолчал, видя, как напряженно работает мысль Бириас и какая борьба ураганом кипит в груди ее. Но вот словно похудело лицо ее, став одухотворенным, и большие глаза взглянули на него особым кротким и чистым взглядом женщины, когда она отдает всю свою душу. Она еще не сказала, но Пьер прочел ответ на ее лице, не умевшем лгать, как чистосердечно лгут лица европейских женщин.

— Я — раба твоя! — проговорила она, — приказывай, и все я исполню, хотя демоны потом возьмут мою душу.

— Я прогоню всех демонов, — шептал ей Пьер, — я сильнее всех жрецов храма!

Он страстно обнял ее, он был тронут до слез, ибо понял всю глубину жертвы этой первобытной души, понял, сквозь какие ужасы суеверий и фанатизма прошла любовь Би-риас. Она отдавала ему свою жизнь и земную, и загробную.

С этого дня новый внутренний свет не уходил из очей Бириас, и будто мягче и нежней стали очертанья ее лица.

С этого дня обостренной мыслью пред лицом смерти Пьер ловил все движенья души Бириас, пробуждал ее ум и готовил к побегу. Но он не мог оставить других трех жен, чтобы не возбуждать подозрений. Сама Бириас, согласно закону, уступала им ложе Лину Бакаба, не видя в этом ничего обидного — ревность неизвестна в стране Паруты.

Но Пьеру они стали тягостны, и только пьянящий напиток помогал преодолеть холодность к ним.

Так томительно долго и в то же время быстро шли дни, приближая для Пьера роковой срок. Он отчаялся в помощи, так как, по вычислениям Корбо, когда Пьер уезжал из Парижа, «Титан» должен был быть готов только к концу сентября. Правда, Форестье оспаривал этот срок и обещал закончить работы гораздо скорее, но Пьер не хотел обольщаться ложными надеждами и все больше и больше стремился к побегу.

Он осмотрел место своего паденья с горы Лунного духа, приблизительно находившееся в двух верстах на юго-восток от храма, и заметил ряд расщелин и каменных выступов, по которым, хотя с большим трудом, все же можно было взобраться к стене цирка. По этим мучительным ступеням можно было карабкаться только по одному человеку, что давало Пьеру возможность великолепно прикрывать свой путь выстрелами из револьвера. Толпа не могла достать его, а луков и стрел у жрецов не было.

С гребня стены цирка Пьер думал пробраться вместе с Бириас к своей палатке, где были съестные припасы, его ружье и ящики с запасными патронами. Все это рисовалось так ясно и четко, что Пьер сгорал от нетерпенья, ожидая той ночи, когда Бириас позовет его. Волнуемый предстоящим и тронутый преданностью Бириас, он постоянно беседовал с ней шепотом и ласкал ее. Раза два он заметил подозрительные взгляды других своих жен и понял, что за ними следят. Он стал осторожнее, во всем полагаясь на одну Бириас, и начал оказывать больше внимания женам.

Теперь истекала третья и последняя малая луна — Саи-нир, и завтра, после полудня, ждала его смерть.

Пьер не спал всю ночь, ожидая свою Бириас. Одна из жен его, полная девушка, крепко спала недалеко от него, выпив две чаши пьянящего напитка. После безумных ласк, она ослабла к рассвету и сразу уснула. Пьер был бодр — Бириас налила в его кубок вместо напитка воды. При первых лучах она должна была придти, когда сон сокрушает самых бодрых, и в неверном еще свете бежать с Пьером по намеченным уступам.

Он напряженно смотрел в окно своего помещенья и видел, как, колеблясь, дрожала синева неба, как сжимались золотые ресницы звезд и бледнели.

— Неужели она не придет? — тянулось тоской в его мыслях, — неужели не придет?

Но вдруг что-то коснулось его плеча. Он вздрогнул и увидел Бириас, которая дрожащей холодной рукой закрыла ему рот. Сердце забилось в груди Пьера, гулом отдаваясь в ушах, и сухое дыхание с легким треском стало вылетать из его уст. Он на мгновенье закрыл глаза, и потом, ступая на кончики пальцев, вышел вслед за Бириас.

Собрав всю свою волю, Пьер медленно шагал за ней. Он держал ее руку и чувствовал через тонкую кожу, как бились тревожно все ее жилки. Но она шла твердо, без всяких колебаний, будто слепая сила влекла ее. Беззвучными змеями проскользнули они мимо спящего жреца-привратника.

Они не стали спускаться по широким лестницам, но, прячась в тени храма, Бириас повела Пьера в другую сторону. Там, скрываясь в предрассветных тенях, опускалась крутая лесенка, упираясь в непонятный каменный помост. Пьер не знал почему, но ему пришло в голову, что так ночью у древних ацтеков девушки уводили обреченного в жертву под нож жрецов в темном закоулке. Он отталкивал эту мысль, но жуткие сомнения охватывали его, ему чудился шепот ожидавших убийц, и казалось, что там движутся тени. Рука его невольно ощупала револьвер, и он передвинул металлическую пластинку, поставив с «предохранителя» на «огонь».

Но Бириас все влекла его вниз. Вот и зияющий черный вход в зловещем помосте из камня. Сердце его заныло и сразу замерло, когда Бириас неожиданно остановилась. Помедлив несколько секунд, она легко перепрыгнула вбок через камень и встала на землю вправо от входа. Пьер машинально повторил тот же скачок, и они быстро обогнули каменный помост, очутившись у стены двора при храме. Медленно и осторожно они двигались к выходу.

Пьеру стало как-то не по себе, мучительны и тягостны были ему недавние подозрения. Хотелось пожать, поцеловать руку своей Бириас, но он не делал этого, так как знал, что ей это покажется неприличным. В стене мелькнула узкая ниша, и Бириас, войдя в нее, плечом нажала высокий плоский камень в углубленьи. Камень медленно повернулся и выпустил из стен двора. Задвинув снова каменную дверь, она спустилась в ров и поползла на коленях. Пьер последовал ее примеру. Сердце его усиленно билось — они выбрались из храма и его неприступного двора. Он видел вдали белоснежную вершину горы Лунного духа, а там, за высоким гребнем, была его палатка.

Уже солнце взошло и обожгло первыми поцелуями косых лучей горные вершины. Незримые птички нежно звенели, будто звенели сами собой листья обступавших их кустов и деревьев. Ров кончился овражком, поросшим орешником и серебристой ивой. Здесь пахло влагой, и было полутемно в густых зарослях. Пьер крепко обнял и поцеловал Бириас, в порыве немого восторга пред ее мужеством беззаветной любви.

Но она отстранила его ласки и шепнула, касаясь устами его уха:

— Лину Бакаб, у жрецов всюду глаза и уши.

Они вползли в густую рощу оливковых деревьев и скрылись между стволами.

— Теперь бежим, — шепнула Бириас, и они побежали, стараясь миновать сучья, чтобы не было шума.