Григорий Адамов - Изгнание владыки Страница 18

Родители Лаврова к тому времени уехали из Москвы в Воронеж, куда отец был переведен директором нового большого завода, и молодой Лавров часто проводил вечерние часы в дружеской семье Денисовых. Сергей сошелся со старшим сыном профессора Валерием, студентом авиационного института. Младший Денисов — девятилетний Димка — ходил в школу, дочь Ирина училась в институте. Молодые люди скоро подружились.

Однако это быстрое и сердечное сближение Лаврова с семьей профессора скоро перестало нравиться Березину, особенно когда он заметил, что Ирина встречает Лаврова особенно тепло. Сначала это его удивляло, потом стало раздражать, и он всячески старался показать Ирине свое превосходство над Лавровым, этой «милой, но наивной посредственностью».

Однако дружба Ирины и Лаврова росла и особенно укрепилась после смерти старого профессора. Ирина, нежная и преданная дочь, тяжело переживала смерть отца, и Лавров, как мог, старался облегчить ее горе.

Березин успел блестяще окончить институт и сначала работал ассистентом профессора Денисова, а после его смерти — самостоятельно. Он прочел несколько интересных, отмеченных в прессе докладов во Всесоюзном потамологическом обществе; в «Известиях» этого общества были напечатаны две его работы, привлекшие внимание к молодому, выдвигающемуся ученому.

Лавров успешно кончал курс в институте и готовил выпускные работы.

Ирина, уже оправившаяся от своей тяжелой потери, прошлой весной получила диплом инженера-машиностроителя и в течение года работала на Московском гидротехническом заводе. Ее брат Валерий — авиаконструктор — уехал на авиазавод в Воронеж. Дом Денисовых оставался родным для Лаврова и Березина. Старого профессора не стало, но товарищи часто вспоминали, как он радовался, когда за его стол садилась большая, «полноводная», как он выражался, семья.

Однако Ирина давно уже чувствовала, что эти два «притока» сливаются не очень дружно. Чем милей ей делается застенчивый и скромный Лавров, тем все язвительнее и нетерпимей становится Березин, тем откровеннее он стремится оттеснить своего друга на задний план. Ей было больно за своего «маленького Лаврова», хотя она признавала за Березиным все его качества будущего блестящего ученого и остроумного собеседника.

Вот и сегодня — с какой небрежной, высокомерной снисходительностью он готовился слушать Лаврова!

И, усаживаясь поуютнее в своем любимом уголке дивана, Ирина готова была пожалеть о появлении у нее Березина в этот час…

Глава восьмая

Первый набросок

— Выкладывай, выкладывай, — повторял Березин, посасывая ломтик апельсина, — а мы послушаем.

— Только предупреждаю, Николай, — сказал Лавров, — отнесись серьезно к тому, что я расскажу. Это слишком важно для меня.

— О! После такого предупреждения клянусь, что буду слушать благоговейно.

Обхватив руками колени и опустив голову, Лавров с минуту помолчал.

— Помнишь, Николай, несколько лет назад ты уговаривал меня заняться потамологией и, в частности, работой над изучением рек Советской Арктики? На потамологию я не перешел, но мысль об Арктике увлекла меня.

— Вот как! — воскликнул Березин. — Выходит, что я все же натолкнул тебя на какую-то новую идею об Арктике! И ты все время молчал и не признавался в этом, тихоня?!

— Ну, это чистая случайность, — вмешалась Ирина. — Не прерывайте же его. Дайте ему говорить.

— Молчу, молчу… Продолжай, Сергей, Ирине не терпится!

Лавров словно не заметил этого маленького пререкания между слушателями и продолжал.

— Я стал много читать об Арктике, особенно о Советской. Меня поразило все то, что сделано в Арктике Советским Союзом. Всего несколько десятков лет назад Арктика начала просыпаться…

— То есть как это «начала»? — придирчиво спросил Березин. — По-твоему, значит, и Тикси-порт, и Игарка, и Диксон-порт, и десятки других заполярных городов, иные с десятками тысяч жителей, живут еще спросонья? И самые могучие в мире ледоколы и сотни грузовых и пассажирских судов тоже, по-твоему, ходят спросонья по Северному морскому пути — от Мурманска и Архангельска до Владивостока и Шанхая? Ну, мой милый, если твоя идея начинается с таких утверждений, то я тебе советую начать свое знакомство с Арктикой сначала.

— Ты совершенно прав, — тихо, но твердо сказал Лавров. — Именно с таких утверждений и начинается моя идея. Я очень прошу тебя не раздражаться, а выслушать. Скажи, пожалуйста, сколько времени в году работают — не спросонья, а лихорадочно, в, спешке — эти суда?

— Ну как я могу ответить на этот вопрос? Год на год не приходится. Иногда три, иногда четыре, а бывает, и все пять месяцев. Если, конечно, не считать случайных и коротких зимних рейсов. Все зависит от состояния льдов, от сроков вскрытия и замерзания моря, от метеорологических и гидрологических условий. Что же, ты сам этого не знаешь?

— Конечно, знаю… И потому-то я считаю, что наша Арктика живет еще далеко не полной жизнью. Ведь вся эта жизнь почти целиком зависит от Северного морского пути, органически связана с ним. Никакие железные дороги, никакие геликоптеры и стратопланы[22] не смогут заменить его. Две-три тысячи километров морского пути и от восьми до двенадцати тысяч сухопутного! Так можно ли считать достаточным для бьющей ключом жизни нашего Союза эти короткие три-четыре месяца, в течение которых только и работает Северный морской путь? Разве мы можем мириться с таким положением вещей?

Березин некоторое время пристально и молча смотрел на Лаврова, потом перевел недоумевающий взгляд на Ирину.

— Не понимаю… — сказал он наконец, пожимая плечами. — Мне кажется, ты начинаешь заговариваться. С таким же успехом ты можешь задать тысячу других вопросов. Например, можем ли мы мириться с тем, что в Арктике шесть-семь месяцев длится ночь, а на экваторе ночь и день чередуются через каждые полсуток? Это же бессмысленно. Природа ставит свои пределы, и в этих пределах мы строим свою жизнь.

— Природа… — задумчиво произнес Лавров. — Разве в истории мало случаев, когда человечество, изучая законы природы, выходило за их пределы? Весь прогресс человечества заключается в том, чтобы бороться с природой, изменять ее и приспосабливать к своим нуждам. Особенно у нас, в Советском Союзе! По законам природы Печора течет в Северный Ледовитый океан, а мы заставили ее часть своих вод отдавать через Волгу Каспийскому морю. По законам природы Аму-Дарья сотни лет текла в Аральское море, а мы повернули ее русло к тому же Каспийскому морю, влили новую жизнь в этот высыхавший водоем, оживили бесплодные пустыни Кара-Кумов…