Сергей Павлов - Избранные произведения Страница 19

— А позже эта сокрытая информация не будет иметь для тебя прикладного значения.

— О, мой интерес вырос втрое, Ты решился нарушить табу самой обожаемой из своих многочисленных теток!..

— Не осуждай ее, в пользу табу есть веские доводы. Вернее — были. Она «виновата» в одном: хотела видеть свою дочь счастливой.

— И вдруг сегодня этому помешало некое обстоятельство?

— Еще нет, но… Я не слепой, Марсана.

— Приятно мне это знать.

— Я тебя хорошо понимаю. Конечно — молодой, эффектный грагал. Если он и в самом деле грагал. Море ясноглазого обаяния… Они чрезмерно обаятельны здесь, у нас на Земле. Но там… Может быть, так, у себя, они не совсем такие или совсем не такие, кто знает. Может, недаром их пытаются отгородить от нас запретительными параграфами «Конвенции Двух».

— И соответственно — нас от них? — выпалила Марсана.

Матис пропустил ее реплику мимо ушей:

— Лично я ничего не имею против грагалов. Даже немного завидую им — меня как биолога восхищают результаты их специфической эволюции. Но они другие люди, Марсана. Они живут иной жизнью, и вряд ли она пришлась бы тебе по вкусу.

— Милый мой кузен, меня одолевает недоумение. Похоже, вместо обещанной информации ты, не моргнув своим ужасным глазом, предлагаешь мне делать выбор.

— Оставайся на Земле, Марсана. Здесь тебя любят. Будут ли тебя любить там?.. Подумай.

— Говоришь так серьезно, будто я уже собралась в иные миры!..

— Один опрометчивый шаг с твоей стороны — и у тебя не будет выбора.

— Не понимаю… Тебя насторожил мой поцелуй?..

Матис молча поднялся, подобрал спикард.

— Один опрометчивый шаг еще ничего не значит, — сказала Марсана. — К сожалению… Впрочем, ты знаешь это не хуже меня.

— Есть особые обстоятельства, — сказал Матис. — Опрометчивый шаг — назовем это так — будет стоить тебе земного гражданства.

— Бредишь?!

— Нет.

Нависло молчание. Матис выдержал длинную паузу.

— Импринтинг, — вдруг сказал он. — Кажется, так это у них называется. Импринтинг, будь оно проклято! Похоже, Кирилл тебя разбудил.

— В каком смысле?..

— У тебя не совсем обычная судьба, Марсана. Дело в том… Дело, видишь ли, в том… Короче говоря, ты — дочь грагала.

Бурный, финал: резкие, как вспышки молний, проявления ее ауро-поисковой реактивности. Совершенно самостоятельной, кстати. «Ну вот и все», — подумал Кир и оборвал пиктургию. Повернувшись к морю спиной, начал подъем по ступеням громоздкой каменной лестницы. Подальше от обрыва. Подальше от чужих проблем, которые он усугубил вмешательством.

Главное сделано — импринтинг состоялся. Теперь она хотя бы сможет по мере надобности пользоваться своей врожденной способностью видеть в более широком, чем это доступно землянам, диапазоне. Это существеннее самоцвета с Планара. Она разовьет в себе и другие способности. Если, конечно, захочет. И если не будут мешать, отговаривать. Родня Марсаны поступила с ней некорректно. Чем позже дочь грагала узнает, что она дочь грагала, тем больше адаптивных проблем ее ждет. Вопреки мнению тетушек Матея Карайосифоглу, за гранью тридцатилетнего возраста проблемы эти бесследно не исчезают. Проблемы тут же возникнут, как только Марсана захочет взглянуть на отца… А она захочет, можно не сомневаться. Хорошо хоть ее замороченный тетками кузен взял в толк наконец, что будет лучше предоставить право выбора ей самой. Ей, Марсане Панкратии Гай… Кажется, назревает крупный сюрприз для Пан-Гая из Эпидавра…

Плети пуэрарии густо, цепко и ароматно оплели каменные перила по всей длине лестницы. Мало того — расползлись в обе стороны по откосу живыми коврами, захватили плацдарм наверху: ее побеги опутали колоннаду ротонды, перекинулись на кусты и деревья и образовали над тротуаром неширокой аллеи низко свисающий полог.

Аллея уводила вправо с заметным подъемом — огибала, видимо, склон. Под сенью пышных кустов камелии и кокосовых пальм Кир-Кор ощутил себя так, будто ночь застала его в нескончаемом, сильно заросшем листвой и цветами тоннеле. Он плохо видел зелень во мраке: мутно-оливковый цвет, силуэты листьев, как бы подернутые несуществующим флером… А вот цветы излучали интенсивное голубое свечение. Под ногами змеились фосфоресцирующие узоры тротуарной мозаики. В поисках катаготия ему пришлось идти наугад.

В глубине мутно-оливкового «тоннеля» забрезжило сияние. Вернее, забрезжили тусклые пятна от весьма экономной подсветки. Постепенно пятна оформились в подсвеченный снизу каменный лик какого-то демона и в его же могучий, идеально круглый, как глобус, живот. Театральный буквально утыкан множеством разнообразных изваяний, Кир-Кор знал это и прошел мимо не останавливаясь. Современную имитацию тотемов древних культур он ценил не слишком высоко. Что-то, однако, заставило его оглянуться. Демон, повернув клыкастую голову на короткой, но, судя по всему, исключительно подвижной шее, смотрел ему вслед огненными зрачками.

Аллея вывела на виадук, и запоздалый турист снова получил возможность обозреть панораму ночного моря. Центр панорамы — высокий остров Контур и его невысокий сосед, похожий на стол, тесно заставленный приготовленными к сортировке большими кристаллами самоцветов. Иллюминации там поубавилось, но все так же пронзительно вспыхивал проблесковый маяк, посылая призывные светосигналы одиноким судам. Кир-Кор оглядел нависшие над океаническим горизонтом звезды и остро, как никогда раньше на этой планете, ощутил одиночество. Мысленно пропел под неумолчный аккомпанемент цикад:

И в голове моей проходят роем думы:Прародина, ужели это сны?Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмыйБог весть с какой далекой стороны…[2]

Настроение автора песни ему не нравилось. Собственное — тоже. Он ускорил шаги.

За виадуком — подъем, поворот. И еще добрых два километра пышных кустов и деревьев вдоль переливающегося приглушенным свечением тротуара. Потом- кусты кончились. Справа и слева — нагромождения гранитных глыб. Без кустов тротуар выглядел голым, хотя над ним шелестели на легком ветру султаны пальмовых вееров. Крутизна склона здесь была меньше, из чего Кир-Кор заключил, что выбрался наконец на «арктические широты» островного купола. «Где-то в этом районе должен быть катаготий», — прикинул он, обнаружив, что большинство останцев гранитной твердыни пали жертвами современных ваятелей. На каждом шагу — рисуночные псевдохараппские письмена, барельефы, скульптурные ниши. Уровень мастерства подражания оставлял желать лучшего. Приятным исключением здесь можно было считать горельефы и резные колонные фасада монолитного «скального храма». Особенно колонны. Они и в самом деле напоминали другую эпоху. Оттого, может быть, что были обвиты молодыми лианами.