Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара Страница 19

Я в тот день не тревожился, потому что не ждал расплаты так рано, и с улыбкою вышел на знакомый условный стук. А когда я увидел угрюмого Ирсала, а в сторонке - но так, чтобы сразу заметил - здоровенного парня с закрытым лицом... нет, я не очень перепугался. Я не мог поверить, что это конец.

- Здравствуйте, гости дорогие! Ко мне или за мной?

- За тобой, - мрачно буркнул Ирсал.

- Ладно, с матерью прощусь...

Он молча заступил мне дорогу.

- Хочешь, чтобы она по городу меня искала?

Отодвинул его плечом, вернулся, подошел к застывшей у печки Синар. С пронзительной нежностью - я сам удивился ее силе - обнял ее хрупкие плечи и, с трудом улыбнувшись, сказал:

- Бог тебя храни, матушка. Тут дело спешное, ты не тревожься, если вернусь не скоро.

- Сыночек, - тихо сказала она, - сыночек!

- Ну, чего ты испугалась? Просто заработать можно.

А Суил молчала. Глядела на меня... как она смотрела! Я чуть было не поверил... Ей я сказал:

- Поживи здесь, Суил, не оставляй мать. Будь осторожна. Ради бога, будь осторожна!

Я оглянулся в дверях и опять удивился тому, как мне больно. Будто это и правда дом, где я родился, и эта старуха - моя родная мать. Будто Суил... будто я и правда ей дорог. Неужели я их нашел лишь затем, чтоб сейчас потерять? Было очень горько так думать, но в этой горечи пряталась радость. Непонятная радость и сумрачная надежда, словно жизнь моя обрела вдруг новую цену, потому что на этот раз мне есть, что терять.

Сумерки загустели, только что было светло, а теперь я едва различал Ирсала, шедшего впереди. Третьего я не видел, слышал только скрип снега; иногда мне казалось, что он там, позади, не один. Зачем? Я все равно не сбегу. У них в руках Синар и Суил.

Было совсем темно, когда кончился город. Прошли пару сотен шагов по нетронутому снегу и встали перед чем-то огромным, бесформенным, черней темноты.

- Пригнись, - приказал Ирсал и завязал мне глаза.

- Боишься, что меня не прикончат?

- Не болтай, - посоветовал он. - Поменьше ершись - целей будешь.

В этом доме была уйма углов, на которые я наткнулся, и ступеней, с которых я едва не слетел. Мы сворачивали, спускались, поднимались, это был целый город, я измучился и отупел до того, что совсем перестал бояться.

Наконец наши странствия кончились, мы свернули в последний раз, и Ирсал снял с меня повязку. Я открыл глаза и сразу закрыл, ослепленный внезапным светом. Постоял так мгновение и оглянулся.

Огромный зал, лишь один конец кое-как освещен, и особенная ледяная сырость намекает, что мы сейчас под землей. Декорация из романов Кэсса, не хватает лишь привидений.

Привидения медлили, но когда привыкли глаза, я увидел, что вне освещенного круга, в промежутке между светом и тьмой, сидят какие-то люди. Я не мог разобрать, сколько их там, но это было неважно. Просто я стоял на свету, а они глядели из темноты, и я был одиноким и беззащитным.

А молчание длилось. Тянулось, разрасталось, давило, и страх - сначала совсем небольшой - тоже рос и густел во мне.

Впервые я один на один со Средневековьем, и это особенный страх совсем как в ночных кошмарах, когда что-то грозное, без лица ползет на тебя, а ты не можешь ни крикнуть, ни шевельнуться. Кажется, миг - и я упаду на пол и поползу в темноту.

Эта картинка: я ползу на брюхе, и публика одобрительно наблюдает за мной - вдруг представилась мне так ясно, что стало смешно. Ну уж нет, ребята! Обойдемся.

Я улыбнулся, и публика рассердилась.

- Скажи, человек, ужель ты и в смертный час свой будешь ухмыляться? осведомился из темноты хорошо поставленный голос.

- Постараюсь.

- Отбрось гордыню свою!

- Это не гордыня, - объяснил я ему спокойно. - Я ведь о вас забочусь. Гаже труса только лежалый труп.

Кто-то фыркнул во мраке.

- Знаешь ли ты, перед кем предстал? - спросил величавый голос.

- Догадываюсь.

- Обвинение тебе ведомо?

- Хотел бы услышать.

- Ты уличен в самом пагубном из грехов: в колдовстве и сношениях с врагами господа нашего.

- Разве я уже уличен?

- Отбрось гордыню свою, человек! Не свирепство подвигло нас, но чистый страх перед богом, ибо угодно ему должно быть дело наше, и всякий грех, могущий замарать его в глазах господних, должно искоренить в людях наших. Согласен ли ты по доброй воле и с открытым сердцем предстать перед судом братским и принять без гнева приговор его?

- А если нет?

- Коль ты не признаешь правоту суда нашего, мы найдем способ передать тебя в руки Церкви.

Даже не страх - безмерное удивление: это возможно? Это со мной? Извечное удивление интеллигента, когда жизнь вдруг дает под дых. И вспомнилось вдруг не к месту, но очень ясно, как меня избивали в первый раз. Уже во второй арест, в первый - морили голодом и гноили в карцере, но не били.

Следователь заорал:

- Встань, скотина! - но я только усмехнулся, и тогда он ударил меня ногой в живот. Я мешком свалился со стула, и они с конвоиром взялись за меня, но пока я не ушел в темноту, пока я еще чувствовал что-то, во мне стояло удивление: это возможно? Это меня, цивилизованного человека, в самом центре цивилизованного Квайра, как мяч, цивилизованные на вид люди?

Я облизнул губы и ответил... надеюсь, спокойно:

- Я хочу кое-что сказать... пока не начали.

- Говори.

- Я - не Член Братства, и вы не вправе меня судить. Но я сам к вам обратился, потому что гибель грозит многим людям, а потом и всему Квайру. Если такова цена вашей помощи, я готов к суду, и без спору приму все, что вы решите.

- Здесь не торгуются!

- А я не торгуюсь. Просто есть дело, которое я обязан сделать. Если вы мне этого не позволите - разве я не вправе просить, чтобы тогда его сделали вы?

Они переговаривались в темноте. Невнятно гудели голоса, и снова я был один... один... один.

- Хорошо, - оборвал разговоры звучный голос. - Братство поможет вам. Отринь заботы и очисть душу. Итак, готов ли ты с открытым сердцем предстать перед судом Братства нашего?

- Да.

- Назови имя свое и имена родителей твоих.

- Меня зовут Тилар, и родился я в Квайре. Родителей не помню, потому что меня увезли за море ребенком.

- Кто?

- Не знаю. Я вырос в Балге, в семье оружейника Сиалафа...

Отличная мысль: я просто перескажу им сюжет такого любимого в детстве "Скитальца" Фирага. Надо только поближе к тексту, чтобы не завраться в деталях.

- Когда ты вернулся в Квайр?

- Меньше года назад. Я сразу пришел к Охотнику.

- Зачем?

- Мы росли на одной улице. Больше я тут никого не знал.

- Почему ты вернулся в Квайр?

- Потому, что сбежал из тюрьмы и не мог оставаться в Балге.

Они долго совещались, а я готовился к новой схватке. Держаться! Пока мой мозг не затуманен страхом... а может, еще и выпутаюсь?