Уорнер Мунн - Повелитель земного предела (Крестный сын Мерлина - 1) Страница 19

Семена этого растения ты найдешь среди посылаемых мною вещей. Несомненно, снимать и обрабатывать урожай с теоцентли во многих отношениях легче, чем возиться с распространенными у нас зерновыми, вроде пшеницы, ржи и ячменя.

Хайонвата показал мне также другой участок распаханной земли, на котором рос буйный широколиственный злак, и знаками дал мне понять, что тот чрезвычайно хорош: погладил себя по животу и глубоко вздохнул. Но каким образом употребляют сей злак, я тогда и представить себе не мог. Как это ни странно, местные жители подсушивают его листья, измельчают их и насыпают в маленькие каменные чашечки с приделанными к ним тростниковыми мундштуками. Затем они поджигают сухую труху, втягивают ароматические пары через рот и выпускают их через ноздри!

Эти ароматические пары оказывают целительное воздействие на организм. Правда, новичок испытывает сначала головокружение и дурноту, но за ними следует чувство приятного возбуждения, похожего на то, какое испытываешь, напившись слабого вина. Среди местных дикарей обычай дышать дымом широко распространен, и они не открывают совет и не решают никакие важные вопросы, не выпустив предварительно клубы дыма на все четыре стороны света и не исполнив затем некий сложный (и едва ли необходимый) ритуал с целью заручиться поддержкой добрых духов.

Однако народ, среди которого мне довелось жить, стоит выше подобных примитивных суеверий, почитает всего лишь трех главных божеств: Солнца, Земли и Воды - и курит траву лишь в их честь.

Видя мое желание узнать побольше, Хайонвата начал указывать на проходящих мимо людей, произнося при этом на своем певучем наречии: "Чиппэвэи, Ямаси, Отали, Нэши, Шавано" и прочие названия разных племен. Теперь я имел возможность рассмотреть воинов внимательней и заметил некоторые различия в их раскраске и вооружении.

Затем вождь повел рукой, широким жестом охватывая все племена разом, и произнес: "Тлапаллико", после чего погрузился в мрачное молчание, словно раздраженный некоей мыслью.

Я постучал его по груди и спросил: "Тлапаллико"?

Хайонвата вздрогнул, сверкнул глазами и сильной рукой схватился за ручку заткнутого за пояс топора.

- Онондагаоно! - воскликнул он и ударил себя в грудь с глубоко оскорбленным видом. Потом улыбнулся и, желая убедиться, что я больше не впаду в подобное заблуждение, повторил дважды: "Онондага! Онондага!" - на сей раз без окончания "оно", применяемого, как я понял, для обозначения племени или рода, но никак не отдельного человека.

Я указал на своих товарищей и сказал: "Римляне", и вождь несколько раз повторил слово, стараясь запомнить его как следует.

- Тлапаллико? - спросил я затем, указывая на нескольких пленных дикарей - большей частью раненных, - идущих под охраной в самом конце процессии.

- Калуза! - прорычал Хайонвата и презрительно сплюнул в их сторону. Чичамеки!

Так я бы мог сказать: "Саксы! Варвары!" И все-таки именно от коренных жителей этих мест и их соседей, Каранкавов, Тлапаллики были вынуждены обороняться в лагере за земляными валами с возведенным на них высоким частоколом из заостренных сверху бревен.

Процессия прошла мимо, мы последовали за ней через поляну, вверх по земляной насыпи - и через ворота в частоколе вошли в крепость Чипам. За ограждением находилось множество хижин - непрочных сооружений и конструкции из шестов, установленных над находящимся ниже уровня земли полом и обтянутых широкими кусками коры или звериными шкурами.

В самом центре лагеря стояли два бревенчатых сооружения - одно большое, другое маленькое. В маленьком жил вождь, а в большом, двери и решетчатые окна которого могли запираться наглухо, располагалась крепостная тюрьма.

- Вейк-Ваум, - сказал Хайонвата, и все ставни были мгновенно открыты. Здесь провел ночь наш отряд из пятидесяти человек. Незадолго до наступления темноты нас накормили вкусным блюдом из медвежатины и оленины, тушенной с желтыми зернами теоцентли и мелкими черными бобами. После вкусного сытного ужина многие отправились на боковую, но ни я, ни Мерлин заснуть не могли.

Большую часть ночи мы с Мерлином наблюдали из зарешеченных окон за разыгрывающимися на плацу сценами: там казнили пленных Калузов, чтобы умиротворить души Тлапалликов, убитых в сегодняшнем сражении.

Изуродованные и оскальпированные, они все до единого погибли на костре с дерзкой песней на устах. И несколькими днями позже я видел их черепа, насаженные на колья ограждения в напоминание лесным разведчикам о судьбе, сжижающей всякого, кто осмелится посягнуть на силу крепости, расположенной на самых отдаленных границах могущественной империи, которой мы достигли.

- Хью-хью-Тлапаллан, - так позднее назвал ее мне Хайонвата. Старая-старая Красная Земля!

И действительно, каждый дюйм этой земли был красным: кровь насквозь пропитала здешнюю почву, обычаи и дух племени; алтари смердели, и жрецы воняли сырым мясом. Красной была листва деревьев на северных границах империи; красной была земля здесь, где мы лежали теперь, - и такой же красной была она дальше к югу.

Даже мысли, мечты и желания здешних людей были окрашены в красный цвет - еще более красный, чем цвет их кожи.

В тот вечер закатное солнце залило своими лучами всю крепость и окрасило багровым крыши хижин. Скаты насыпей из красной земли и рубленные из красной сосны помосты для стрельбы стали густо-кровавого оттенка: сначала в лучах заходящего светила, а после заката - в алых отсветах костров, на которых почитатели Солнца сжигали своих врагов.

Знай мы тогда больше, мы приняли бы это за предзнаменование, касающееся нашей дальнейшей жизни в сей жестокой стране.

КАК ПУГАЛИ НЕПОСЛУШНЫХ ДЕТЕЙ В САМОФРАКИИ

Рано утром нас разбудили чьи-то голоса. Мы снова выглянули в забранные жердями окна и увидели нескольких проходящих мимо людей - легко одетых, но хорошо вооруженных: готовых и к трудностям долгого перехода, и к встрече с врагом.

Они вышли за северные ворота, настороженно осмотрелись по сторонам и, рассыпавшись, исчезли в лесу. Мы догадались, что это гонцы, посланные уведомить некоего монарха о нашем появлении в стране.

Очевидно, эти люди внушали местным дикарям глубокое уважение, ибо после отбытия последнего гонца небольшой отряд воинов еще на некоторое время задержался у ворот на случай, если кто-то из посыльных вернется, преследуемый противниками.

Но ничего такого не случилось. И когда туман и предрассветный холодок уступили место теплым солнечным лучам и нас накормили, воины разошлись по своим хижинам. Теперь на каждом четырехстенном помосте для стрельбы осталось по два часовых, а высоко над ними постоянный дозорный следил за лесом со сторожевой вышки, расположенной между тюрьмой и домом вождя.