Кристофер Макнамара - Горец (4) Страница 2

- Не настала еще, Учитель... Я не отступлюсь от того, что мне предначертано. Но тяжела ноша сия...

- Знай же и ты: один из нас, из бессмертных, будет сопровождать тебя в твоей новой жизни.

- Это будешь ты, Рамирес?

- Нет... Не я... - эти слова Катана произнес чуть слышно.

- Почему? Разве есть хоть кто-нибудь, равный тебе?

- В том-то и дело... Ты, - хотя некоторые вещи ты оцениваешь с редким идиотизмом, дорогой мой хэгиш, - все же теперь превосходишь меня по Силе. Но превосходишь, скажем так, чуть-чуть...

- Тем более - значит, мы сможем объединить нашу Силу, сложить ее воедино!

- Браво! Ты, оказывается, усвоил одно из действий арифметики сложение! Но здесь работают куда более сложные расчеты, ученик мой... Сила не складывается - там, где сходятся несколько источников, вступает в действие лишь один из них. Самый мощный!

- И этот источник сейчас - во мне?

- В тебе, Конан!

- Но значит...

- А значит это вот что: я не смогу тебе помочь. Но и помешать - не помешаю. Слишком велико для этого мое знание, мой опыт. Да и мастерство боя мое - велико...

- Должен ли я так понять тебя, Учитель, что мой новый спутник должен не помогать мне, а...

- Именно! Именно так! Только препятствия укрепляют душу, только забота о ком-то, менее сильном, поможет в полной мере раскрыться твоей собственной Силе.

- Вроде того, как советуют при трудных переходах через горы: если ты сам силен, - не бери себе в напарники кого-нибудь почти столь же сильного. Пусть напарник твой будет из слабых - женщина, подросток...

- Вот ты и понял меня, Горец...

...Женщина, подросток...

Женщина? Он сказал - женщина?!

И хотя Конан не высказал свою просьбу вслух, женщина уже догадалась обо всем.

- Да, любимый. Если ты пожелаешь, я буду сопровождать тебя. Но прошу - не желай этого...

- Почему? Ты не хочешь быть со мной, Луиза?

- Глупый, глупый... - и рука женщины, сотканная из звездного сияния, нежно коснулась щеки Конана.

- А разве могу я быть НЕ с тобой, любимый? Ведь только что было сказано - расставанья нет. А даже не будь это сказано - неужели ты мог подумать, что мы расстанемся с тобой?

- Прости меня, Бренда...

- Для того, чтобы быть с тобой, Конан, - мне нет нужды сопровождать тебя. Я и так буду рядом. И если я понадоблюсь тебе...

- Я понимаю. Прости, Герда...

- Если я понадоблюсь, - тебе не придется даже звать меня. Я приду сама. В любой беде. Всегда. Везде. Сразу. Сколько бы ни было между нами лет и километров.

- Я понимаю, любимая.

- Именно поэтому я прошу: не зови меня себе в спутники. Я ведь тоже, как и твой Учитель, не смогу тебе помешать, а значит...

- ...А значит - моя Сила не сможет раскрыться в полной мере. А она должна раскрыться... Что же, значит, таков мой жребий.

- Да, таков твой жребий, ученик мой, - и нет в поднебесье жребия ни тяжелее, ни достойнее. С тобой ли твой меч, Конан? Остер ли он?

И откуда-то из пустоты упала в ладонь Мак-Лауду украшенная драконьей головой рукоять. И сверкнул клинок катаны, пронзая космическую бездну звездным ручьем...

И два мира смотрели друг на друга, разделенные изогнутой полосой клинка. Зайст и Земля.

В каком из них надлежит сотворить НЕЧТО, еще неведомое? Где упрятан ключ, позволяющий открыть дверь к будущему, что наступит после бессмертия?

Или ключ тот сокрыт не в этом парном мире, а где-то дальше, в любом из иных миров - сколько их там есть?..

Но уже сорвалась с мечевого острия голубая искра Силы, пронзая бездну пустоты...

Конан так и не успел - вернее, не смог - назвать имя того, кого хотел бы он иметь своим спутником.

Холодная искра коснулась и его тела. Нет, его не наполнила боль, как это бывало раньше, когда вступала в свои права Сила, - но перед внутренним взором Мак-Лауда пронесся яростный вихрь, сметая мысли, перемешивая пласты сознания...

Глаза в глаза единым взглядом смотрели на него люди - все, с кем он сражался, кого любил и даже просто встречал за свои пять веков. И ожидание было во взгляде том.

А крохотная космическая пылинка, которая была Конаном, стремительно неслась по темному тоннелю к пятну ослепительно-яркого света. И взгляд следовал за ней.

(Смертный так - умирает. Бессмертный - возвращается к жизни).

Той частицей своего существа, которая не растворилась еще в жутком упоении стремительного лета, Конан еще пытался узнать кого-нибудь из смотревших ему вслед. Но - не преуспел в той попытке.

И вдруг, вопреки его ожиданиям, даже вопреки его воле, - одно лицо предстало перед его глазами, отделившись от миллионноликой стены. Мужское лицо с резкими очертаниями, упрямой складкой, круто перерезающей лоб...

Кто это был - Конан так и не смог распознать тогда.

Удар. Хруст. Упруго ломаются под весом низвергшегося на них тела мокрые стебли.

Огни близкого пожарища багрово тлеют, перерезая почти непроглядную тьму. Где-то вдалеке слышно пронзительное ржание - визг обезумевшей лошади.

Какой это мир? Какой век?

Вот так он вернулся в край, где войны веселы, а песни грустны.

Говорили в старину: никто не войдет дважды в одну реку, ибо в следующий миг и он не тот, и река не та...

Даже в почти непроглядной тьме мудрено было Мак-Лауду не узнать эти края. Пусть разум и забыл бы - душа не забудет...

Преходящи люди Земли Скоттов, но вечны ее холмы. Вечны скалы и плоскогорья, поросшие вереском, способным укрыть коня вместе со всадником. Вечен рев прибоя в узких фьордах, прорезающих линию побережья.

И вечны легенды...

Да, грустны хайлендские песни, и заунывна музыка-пиброх, рождаемая в кожаных утробах волынок. И каждый волынщик бережет родовое плетение музыкального узора, передавая мелодию пиброха старшему сыну с не меньшей заботливостью, чем цвета клановой юбки или старинный меч-клеймору.

А слова бродячих бардов, у которых нет даже волынки, да и вообще ничего нет, кроме серебряно звучащего голоса да ножа с выгравированным на лезвии цветком чертополоха за отворотом чулка, - слова их бывали веселы, бывали задорны.

Но потаенная печаль проступала сквозь это веселье...

И задорен буйный шотландский танец - флинн. Однако мало веселья проглядывает в желании танцоров "подержать судьбу за бороду", когда они, распаленные пляской, перескакивают через скрещенные в ярде над полом лезвия клеймор.

При этом отнюдь не специально для танца изготовлены эти мечи или палаши с огромной, словно щит, гардой, которые здесь тоже зовутся клейморами. Клинок каждого из них отточен до смертельной остроты... Когда танцующие откружатся в вихре флинна, эти клинки займут свое прежнее место в ножнах на левом бедре.

И выйдет носитель клейморы на вечернюю дорогу, ежесекундно готовый то отразить нападение разбойников, а то и присоединиться к ним - по обстоятельствам...