Михаил Веллер - Океан Страница 2

Тем более что почти весь курс гремел на Тихоокеанский флот, а новоиспеченный лейтенант Штейн не любил ни камчатских крабов, ни японских самураев. И вообще это слишком далеко, а кроме того, его укачивало. Потом, за дальностью расстояний слава дяди-драматурга могла туда не дойти, кто ее знает, сик транзит глория мунди, что дополнительно осложнило бы службу. Как можно заметить, в его взглядах на службу начала проявляться первая необходимая черта настоящего командира - спокойная циничная трезвость.

С этой трезвостью он во второй раз в жизни прибег к помощи дяди (если считать моральную поддержку при поступлении за первый): в конце концов, это ты меня совратил своими шоколадками и пропойцами в черных шинелях, так помоги же родному племяннику избежать харакири близ японских вод.

И дядя устроил ему чудесное распределение на Балтику, в Таллинскую базу флота - Палдиски. Прекрасный климат, близость от культурного центра, ночь на поезде от Москвы, пять часов на машине от Ленинграда. Сказка, а не распределение.

Вот так нежданное наказание постигло Таллиннскую базу Балтфлота. Потому что офицерская служба по-своему не слаще и уж тем более не романтичнее курсантской. Ты отвечаешь за подчиненных матросиков, а матросик по природе своей любит облегчить себе работу, сходить в самоход, выпить, а с целью последнего - стащить втихаря все, что можно обменять на выпивку. Хотя в основном тащат старшины. В море, конечно, легче, но, во-первых, в море Советский военно-морской флот выходил редко, и это событие гордо называлось - поход. За это даже значки давали личному составу - "За дальний поход". Что, значит, был в море. Во-вторых, опять же, в море бывает качка, в качку тянет блевать; пардон.

А о чем думают лейтенанты? О карьере думают. Чтоб средь подчиненных царили тишина и порядок, а начальство ценило и продвигало. О чем же, в свою очередь, думает лейтенант Штейн? Он думает о жизни, о человечестве, литературе, и чтоб флот не мешал этим мыслям, надобно с него скоренько и половчей уволиться. Он интеллигент, он творческая натура, он пишет стихи и печатает их во флотской многотиражке: "Задрайка люков штормовая и два часа за сутки сна!"

Сочиняет он, значит, такие стихи, а на борт поднимается для проверки командующий базой. И притопотавший по трапам дежурный Штейн молодцевато отдает ему рапорт.

- Лейтенант! - с омерзением цедит адмирал. - Что означает повязка "рцы" на вашем левом рукаве?

- Дежурный по кораблю, товарищ адмирал!

- Дежур-рного не вижу.

- Й-я!

- Не вижу дежурного!

- Э?.. Лейтенант Штейн!

- Штейн... Что должен иметь дежурный офицер, кроме повязки?!

- Э-э... знание устава? голову?..

- Головы у вас нет и уже не будет!!! И я позабочусь, чтоб по бокам головы у вас не было погон!!!

- Так точно, товарищ адмирал!

- Оружие! Оружие должно быть! Личное! Пистолет!

- Так точно - личный пистолет! Системы Макарова!

- Макарова! Идиот! Где?

- Что?

- Где должно у дежурного офицера находиться личное оружие?!

- В кобуре?..

- Так! А кобура где должна быть?

- На ремне, на ремешках... на поясном ремне...

- А ремень? Где должен быть поясной ремень?

- На поясе?

- На поясе!!! Где у вас пояс? Талия у вас есть?!

- Ну... так точно.

- Где?! Где?! Где!!!

- Вот здесь... примерно.

- А ремень? Где на ней ремень?!

- А-а... нету? Нету...

- Я хочу видеть вас без ремня на поясе в одном-единственном случае: если вы на нем повеситесь, лейтенант Штейн!!! Где ваш ремень!!!

- Простите, товарищ адмирал... забыл надеть...

- Где может дежурный офицер забыть поясной ремень?!

- В гальюне.

- Что!!!

- Простите... я был в гальюне... по нужде, товарищ адмирал!... услышал свистки... торопился к трапу для рапорта!

- Командира! - хрипит адмирал на грани удара. - Эт-то... Бардак!!! пистолеты по гальюнам... дежурный без ремня... объявляют служебное несоответствие!.. на консервы пойдешь!!! Наказать! Примерно наказать!

И Штейн получает пятнадцать суток береговой губы.

Он вообще быстро стал местной знаменитостью.

Это было время, когда офицер мог быть уволен из кадров по статье за морально-бытовое разложение. И не желавшие служить это использовали умело и демонстративно разлагались. Они пили и куролесили, пока их не выгоняли, и тогда, с облегчением сняв погоны, устраивались на гражданке. Существовала даже целая лейтенантская наука, как уволиться из армии. Целая система приемов и уловок. Типа: лейтенант с опозданием прибывает утром прямо к полковому разводу на двух такси: первое с ходу тормозит прямо у ног командира перед строем, и оттуда торжественно выходит пьяный расстегнутый лейтенант, а из второго шофер бережно выносит его фуражку и надевает лейтенанту на голову; шик состоит в том, чтобы начать движение отдания чести еще при пустой голове, закончить же прикладыванием ладони уже к козырьку.

И Штейн куролесил как мог. Но перебороть интеллигентность натуры он все-таки не мог, и куролесил как-то неубедительно. Тоже пробовал пить, но мешало субтильное сложение и оставшийся слабым после блокады желудок, и банку он не держал. Пробовал выходить на развод в носках, отдавая честь адмиралу на стенке ботинком. Выпадал во время инспекции за борт. Вверенная ему радиослужба на учениях ловила то шведский сухогруз на горизонте, по которому, к счастью, промахивались, то вражьи голоса, которые каким-то удивительным образом усиливаются по корабельной трансляции, так что все в ужасе представляют себе поражение в неожиданно начавшейся Третьей Мировой войне и уже захваченный врагом Кремль... Другого бы уже под барабанный треск расстреляли.

Но ему не везло. Как-то к нему относились снисходительно. Он обрел репутацию вот такого поэта, интеллигента, человека тонкой душевной организации и романтика - безвредного, то есть, дурачка, потешающего моряков в их трудной службе. Офицеры, в скуке гарнизонной жизни, его обожали - кроме непосредственного начальства, которое увлеклось своего рода спортом: кто быстрее спихнет его со своего корабля. Щегольством было спихнуть его недругу.

Пробовали сплавить его с командой на полгода не Целину, и потом еще полгода вылавливали по степям его дезертиров. Если отправляли на берег перебирать с матросиками лук или картошку, матросики неукоснительно загоняли овощ налево и перепившись дрались с комендантским патрулем. На него можно было твердо рассчитывать - что все будет именно не так, как надо.

Тем временем, заметьте, проходит то самое хрущевское сокращение миллион двести. Офицеров увольняют с флота, они плачут и молят оставить, потому что любят море и жизни на гражданке не представляют, - а лейтенант Штейн плачет и молит, что не любит море и хочет на гражданку, и продолжает служить. Такова особенная военная мудрость. Все наизусть знают, что драматург Штейн, личный друг главных адмиралов, его родной дядя и протежирует племяннику, и предпочитают не встревать в родственные отношения. Вдруг дядя куда стукнет, лапа неслабая; себе дешевле помогать расти молодому офицеру.