Виталий Чернов - Сын розовой медведицы Страница 2

За бинокль Дунда схватился слишком поздно. Он лишь на миг поймал в окуляры темно-шоколадное тело, с ловкостью дикой кошки скользнувшее в зелень ольхи, но зато с минуту наблюдал за розовой медведицей, степенно шествующей следом за ребенком.

- Нет, невероятно, - первым опомнился Скочинский. В его карих, широко расставленных глазах было полнейшее недоумение. - Очевидно, это какая-то фантасмагория. Федор Борисович, ради бога, объясните, как это понимать?

Дунда опустил бинокль, теперь уже бесполезный. На его лице была написана растерянность.

- Ничего не пойму! Неужели нам показалось?..

Но у Ибрая сердито загорелись глаза. Он совсем забыл, что перед ним командир, а он всего-навсего проводник, и запальчиво закричал на него:

- Зачем так говорить? Тебе показалось, ему показалось, но мне не показалось. Я все видел. Мой глаз вострый. Маленький баранчук бежал. Последнего аю за ухо дергал!..

Да, это уже было неопровержимо. Все трое видели, как голый ребенок, шустро, с звериной ловкостью выскочивший на чистое место, дернул медведицу за ухо, как будто играя с нею, и потом быстро пересек поляну.

- Ах, - с досадой сказал Скочинский, - если бы не Казанцев, мы бы сейчас попытались поймать это загадочное существо.

- Вряд ли успели бы пересечь им путь, - ответил Дунда. - Но попробовать стоило.

- А может, рискнем?

- Нет, Николай, нельзя. Не можем. Казанцев для нас важнее.

Скочинский тихонько выругался и даже плюнул с досады, понимая, что они действительно не могут даже попытаться выручить ребенка, приставшего каким-то образом к медведям.

Они еще долго продолжали смотреть в том направлении, где скрылась странная троица, но больше ничего не увидели. Сплошные заросли ольхи дальше были непроницаемы.

Дунда неожиданно рассмеялся, направляясь к отряду.

- Чему вы смеетесь? - спросил Скочинский.

- Да тому, Коля, что, расскажи мы об этом людям, нас всех троих попросту назовут фантазерами.

- Но ведь факт, неопровержимый факт, Федор Борисович! - воскликнул Скочинский, растерянно посматривая то на Ибрая, то на Дунду.

- Именно факт. Уникальный в своем роде факт. Более того, бесспорно представляющий огромный интерес для науки. Но что поделаешь? Видно, всему свое время.

Весь остаток дня Ибрай был молчаливей обычного. В каком-то тревожном раздумье он теребил и теребил свою жиденькую бороденку, оставленную под широким косяком челюсти, и все чего-то потихоньку нашептывал: не то молился, не то рассуждал. Дунда попросил его ни о чем никому не рассказывать, дабы не отвлекать внимание бойцов от их главной заботы.

- Если удачно справимся с заданием, попробуем на обратном пути прочесать горы, - сказал он. - А сейчас пока об этом ни слова.

Но сам, оставшись наедине со Скочинским, признался, что никак не может сосредоточиться, чтобы хорошенько обдумать план перехвата Казанцева.

- Честное слово, этот ребенок не выходит у меня из головы. Помню, я где-то читал, что звери иной раз вскармливают детей; кажется, есть об этом у известного натуралиста Паргамина в его книге "Мир животных". Но как-то мы разговорились с отцом. Он, между прочим, отличный психиатр. Так вот он заявил тогда, что все это вздор. Паргамин просто взял на веру старые россказни и легенды и привел их как факты. А на самом деле все эти так называемые "феральные" дети, будто бы воспитанные зверями, не что иное, как больные, страдающие резко выраженной формой аутизма. У таких детей налицо все признаки дикого зверя. Но ведь тут мы сами видели ребенка в окружении медвежьей семьи?

- А я вообще впервые об этом слышу от вас, Федор Борисович. Сроду никогда не слыхал, что детей могли бы воспитать дикие звери. Я не беру в расчет легенду о Капитолийской волчице. Да они, по моему разумению, обязаны их сожрать, вот и все.

Скочинский считал себя русским, хотя прадед его был чистокровным поляком, женившимся на дочери русского чиновника. Отец служил смотрителем сельскоприходских школ в Кыштыме, но перед революцией был арестован царской охранкой за участие в подпольном кружке РСДРП и сослан на Ухтинские лесоразработки, где вскоре и умер от воспаления легких. Мать переехала с сыном в Челябинск к родственникам. Николай не успел окончить гимназию: началась революция. В девятнадцатом ушел на колчаковский фронт, затем после ранения попал в Среднюю Азию. Там-то и сдружился с Дундой.

- Хотел бы я знать, - сказал Скочинский, - о чем сейчас думает наш проводник? Пригласите его на чашку чая, Федор Борисович.

- Пожалуй, - согласился Дунда.

Бойцы в это время спокойно отдыхали в ольховом лесу после длительного и тяжелого перехода. Конникам было уже известно, что часть отряда выступит по горам пешими, а другая часть закроет дорогу, идущую вниз с перевала. Они чистили оружие, купались в холодной ключевой воде, отдыхали, набираясь сил для решительной схватки с бандой Казанцева.

Когда Ибрая позвали к командиру, он подошел к нему неторопливой, увалистой походкой кочевника, пощелкивая время от времени по голенищу сапога изящной камчой.

- Я слушаю, товарищ начальник.

- Садитесь, Ибрай, - пригласил Дунда. - Чай будем пить. Коля, налей-ка нам всем по кружечке.

Скочинский расстелил попону, поставил на нее три кружки и стал разливать из закопченного на костре чайника густую янтарную жидкость. У Ибрая при виде душистого чая сузились и потеплели глаза.

- Я сейчас, - сказал он и ушел к своему седлу, отвязал от него вязанные из верблюжьей шерсти торока и принес их к импровизированному столу. На попоне появился овечий сыр, варенный на молоке сахар и две лепешки. - Айда кушай, товарищ начальник. Раньше я и так небогато жил, а теперь совсем бедным стал. Шайтан ак-урус все грабил, женщин всех убивал, детишек тоже убивал. Один только баранчук остался. Зря не разрешил брать с собой, товарищ начальник. Больно хороший баранчук. Умный, учиться хочет. Только надо скорее ак-урус бить. Пожалуйста, бей скорее, товарищ начальник.

- Разобьем, дорогой Ибрай. Обязательно мы разобьем Казанцева и за все с него спросим, если живым поймаем.

- Дай бог, дай бог, - проговорил Ибрай и воздел для молитвы руки. Алла бесмулла, рахим алла!

Он взял кружку и, держа ее, как держат пиалу, осторожно отхлебнул чай. Раскосые глаза его с наплывшими веками выразили крайнее удовольствие.

- Как сына звать? - спросил Дунда, ласково глядя на проводника, трагедию которого он знал в подробностях.

- Ильберс. Это значит урус язык барс.

- Хорошее имя, гордое.

- Да, да, - согласился отец, - хорошее. Только зря не велел брать с собой, - опять упрекнул Дунду Ибрай.

- Нельзя, - мягко ответил Дунда. - Мало ли что может случиться с нами. В бой идем. Как можно брать мальчика? А в Кошпале люди надежные. Присмотрят. Советская власть любит детей. За их будущее и воюем. За что же нам воевать больше?