Майкл Муркок - Се - человек Страница 2

Вероятно, он находится в прошлом, так как носилки, на которых его несли, были сделаны из шкур животных, не слишком хорошо выделанных. Но, возможно, и нет, подумал он, так как провел достаточно времени среди маленьких племен Ближнего Востока, чтобы знать - сохранились еще люди, почти не изменившие свой образ жизни со времен Магомета. Он надеялся, что не зря ломал ребра.

Двое мужчин несли носилки на плечах, остальные шагали рядом. Все они были бородатыми, темнокожими, обуты в сандалии. Большинство имело посохи. пахло потом, животным жиром и чем-то прокисшим, чего он не мог определить. Они направлялись к цепи холмов и не заметили, что он очнулся.

Солнце уже не пекло так сильно, как когда он выбрался из машины времени. Вероятно, вечерело. Окружающая земля была каменистой и бесплодной, и даже холмы впереди казались серыми.

Он поморщился, когда носилки накренились, так как боль в боку снова стала тошнотворно сильной. Сознание опять покинуло его.

Наш Отец, пребывающий на небесах...

Он был воспитан, как и большинство его школьных товарищей, по канонам пустословной христианской религии. Утренние молитвы в школе. На ночь он ограничивался двумя молитвами. Одна была молитвой Господу, другая заключалась в словах: "Боже, благослови маму, Боже, благослови папу, Боже, благослови моих сестер, и братьев, и всех других людей вокруг меня и, Боже, благослови меня. Аминь!". Этому его научила женщина, приглядывавшая за ним, когда мать была на работе. Он добавил к этому перечню "благодарю тебя" (Благодарю тебя за приятный день, благодарю тебя за хорошую отметку по истории...) и "прости" (Прости, я был груб с Молли, прости, я не во всем признался мистеру Мэтсону...). Только в семнадцать лет он научился ложиться спать, не произнося ритуальных молитв, и даже тогда это произошло из-за нетерпения начать мастурбировать.

Наш Отец, пребывающий на небесах...

Последнее воспоминание об его отце касалось поездки в выходной день на берег моря, когда ему было четыре или пять лет. Шла война, поезда были переполнены солдатами, было много остановок и пересадок. Он помнил переход через железную дорогу к другой платформе, когда задавал отцу какие-то вопросы о содержимом платформ, стоявших на путях.

Что было в ответ? Шутка? Что-то насчет жирафов? Он помнил отца высоким плотным мужчиной. Голос его был добрым, возможно, чуть грустным, а в глазах - постоянное меланхоличное выражение.

Потом он узнал, что мать и отец в то время расходились, и мать позволила отцу провести с ним этот последний выходной день. Было ли это в Девоншире, или в Корнуолле? Все, что он помнил, - утесы, скалы и пляжи соответствовало видам западного побережья, которое он потом не раз видел по телевизору.

Он играл в саду, полном кошек, в развалившемся "форде", сквозь который пророс бурьян. Ферма, где они остановились, казалось, была набита кошками; они словно ковром покрывали кресла, столы и комоды.

Пляжи перегораживала колючая проволока, но он не понимал, что это портит пейзаж. Там были мосты и статуи из песчаника, изваянные ветром и морем. Там были загадочные пещеры, в которых журчали родники.

Это было почти самым ранним и, определенно, самым счастливым воспоминанием его детства.

Он больше никогда не видел своего отца.

Боже, благослови маму, Боже, благослови папу...

Это глупо. У него не было отца, не было никаких братьев и сестер.

Пожилая женщина, воспитывавшая его, объясняла, что его отец находится где-то в другом месте, и что все люди являются братьями и сестрами.

Он принял это.

Один, думал он, я один. И он проснулся, несколько мгновений думая, что находится в убежище Андерсонов из листов ржавой стали с решетками на окнах, и что снаружи продолжается воздушный налет. Он любил безопасность Андерсонов, для него было удовольствием попасть туда.

Но разговор шел на незнакомом языке. Вероятно, была ночь, так как было очень темно. Они больше не двигались. Его лихорадило; он лежал на соломе. Глогер коснулся соломы и, не зная почему, почувствовал облегчение. Он заснул.

Крик. Напряжение.

Это его мать кричала на мистера Джорджа со второго этажа. Мистер Джордж с женой снимал две комнаты с видом во двор.

Он крикнул матери:

- Мама! Мама!

Ее истеричный голос:

- Что?

- Я хочу видеть тебя!

Он хотел, чтобы она прекратила орать.

- Что, Карл? Ну вот, вы разбудили ребенка!

Она появилась на верхней площадке, опираясь на перила; халат плотно обтягивал ее фигуру.

- Мама. В чем дело?

Она замерла на мгновение, будто решая что-то в уме, затем медленно сползла вниз по лестнице.

Теперь она лежала на темном изношенном ковре у первой ступени лестницы. Он всхлипнул и потянул ее за плечи, но она была слишком тяжелой.

- Ой, мамочка!

Мистер Джордж, вяло переставляя ноги, спустился по лестнице. На его лице была написана покорность судьбе.

- О, дьявол, - сказал он. - Грета!

Карл пристально смотрел на него.

Мистер Джордж взглянул на Карла и покачал головой.

- С ней все в порядке, сынок. Ну, Грета, очнись!

Карл стоял между мистером Джорджем и матерью. Мистер Джордж пожал плечами и отстранил его, затем нагнулся и поставил мать Карла на ноги. Ее длинные темные волосы закрывали красивое утомленное лицо. Она открыла глаза, и даже Карл был удивлен, что она очнулась так быстро.

- Где я? - сказала она.

- Перестань, Грета. С тобой все в порядке.

Мистер Джордж повел ее вверх по лестнице.

- Что с Карлом? - спросила она.

- Не беспокойся о нем.

Они скрылись.

В доме стало тихо. Карл пошел на кухню. Там стояла гладильная доска с утюгом на ней. Что-то готовилось на плите. Пахло не очень вкусно. Вероятно, это готовила миссис Джордж.

Он услышал, как кто-то спускается по лестнице, и выбежал из кухни в сад.

Он плакал. Ему было семь лет.

2

В те дни приходит Иоанн Креститель и проповедует

в пустыне Иудейской.

И говорит: покайтесь, ибо приблизилось царство

Небесное. Ибо Он тот, о котором сказал пророк Исайя:

глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу,

прямыми сделайте стези Ему.

Сам же Иоанн имел одежду из верблюжьего волоса и

пояс кожаный на чреслах своих; а пищей его были акриды

и дикий мед.

Тогда Иерусалим и вся Иудея, и вся окрестность

Иорданская выходили к нему. И крестились от него в

Иордане, исповедуя грехи свои.

Новый Завет, От Матфея, гл. 3: 1-6.

Они обмывали его.

Он чувствовал холодную воду, бегущую по его телу, и судорожно глотнул воздух. Они сняли защитный костюм и привязали к его груди кожаными ремешками сложенную в несколько слоев овчину.

Боль стихла, но Глогер чувствовал себя очень слабым и больным. Неразбериха недель, предшествовавших его путешествию на машине времени, само путешествие, а теперь лихорадка мешали ему понять, что происходит. До сих пор все напоминало сон. Он еще не мог по-настоящему поверить в существование машины времени. Может быть, он просто находится под воздействием какого-нибудь наркотика? Ощущение им реальности никогда не было особенно сильным. Большую часть детства и взрослой жизни только определенные инстинкты помогали ему сохранить физическое благополучие. И все же вода, льющаяся на него, прикосновение овчины к груди, солома под ним - все обладало большей реальностью, чем то, что он знал с детства.