Петр Воронин - Прыжок в послезавтра Страница 2

Что было с Валентином, начиная с этой минуты и до отъезда в тундру на собаках, он почти не запомнил. Что-то и кому-то говорил, что-то делал.

С ним уже было однажды очень похожее, когда умерла мать. Оставалось три дня до защиты дипломного проекта. Ему предлагали отсрочку, но он отказался. Товарищи потом утверждали, что при защите он держался великолепно, на вопросы отвечал умно и смело. Сам Валентин плохо соображал, что делает и говорит.

Сейчас никто не умер, но ему было так же плохо, как тогда.

В самолете соседка по креслу почувствовала, что с ним неладно. Однако он сказал ей почти то же, что и позднее работникам аэродрома:

– Хуже, чем есть, все равно не будет… К тому же мы снижаемся…

Соседка решила, что он неважно переносит болтанку и высоту.

Лишь в тундре, отъехав от аэродрома с десяток километров, Валентин впервые за последние сутки почувствовал себя в состоянии думать о случившемся. Он попытался разобраться, в чем причина всего…

…Ольгин отец был капитаном дальнего плавания, и до сих пор об этом хорошем человеке напоминают бесчисленные заморские безделушки и причудливые раковины, которыми Ольга очень дорожит. Сам он погиб в сорок втором. Ольга любит вспоминать о плаваниях отца, жалеет, что родилась девчонкой… Но сама не выезжала из Ленинграда дальше Пушкина и всем заморским деликатесам предпочитает окрошку с луком.

…Услышав в первый раз, что Валентин работает в Заполярье, Ольга пришла в восторг: тундра, полярные сияния, собачьи упряжки – прелесть!.. Но когда три месяца спустя Валентин предложил ей махнуть с ним вместе, она испуганно сжалась: “Как? В этот холод, за тридевять земель, где полгода все ночь и ночь?”

Через год они встретились снова, и опять он соблазнял ее Севером. Ольга почти согласилась ехать, но в последний момент все-таки побоялась расстаться с Ленинградом, где была уютная квартира с множеством ласковых и милых вещей и вещичек и не было бесконечной ночи зимой и гнуса летом.

…Между тем она с гордостью, почти как о плаваниях отца, рассказывала знакомым, что Валентин строит далеко на. Севере, на вечной мерзлоте. “А вы представляете, что это такое строить на мерзлоте? Многие боятся риска, сбегают, а вот он не боится…”

Восхищение с легкостью сменялось попреками и слезами.

Думая теперь обо всем этом, Валентин усомнился в серьезности и непоправимости того, что произошло с ним, Ольга не могла полюбить этого плюгавенького человечишку, который вошел в ее квартиру па правах мужа. У него сморщенное личико, трусливые глаза, и сам он жалкий сморчок. Ольга очень скоро поймет это и порвет с ним. Нельзя было улетать, не попытавшись убедить ее в ошибке.

Но тут же навалилось отчаяние. Нет, все потеряно. И этот человек, ее муж, совсем не глуп и не сморчок, нет… А убеждать Ольгу?.. Замужество слишком серьезный шаг. С замужеством не шутят. Этого не может не понимать даже такая взбалмошная девчонка, как Ольга. И глупо надеяться теперь…

Валентин так был занят своим несчастьем, что почти не обращал внимания на собак, бежавших по глубокому следу большого оленьего обоза, накануне отправленного на стройку. Мороз был нещадный, никак не меньше пятидесяти. К тому же тянул слева хотя и несильный, но при таком морозе обжигающе резкий ветерок. Валентин поневоле отворачивал голову. Ресницы без конца схватывало. Дышать надо было с опаской.

Неожиданно собаки рванули. Нарта резко накренилась, дернулась. Валентин, не успев опомниться, вывалился на снег, а собаки – сильные и свирепые полярные лайки, – визжа от нетерпения и ярости, помчались по следу песца; который минуту или две назад пересек их путь. Валентин бросился вслед, громко звал вожака, надеясь, что тот подчинится и повернет назад. Но где там! Упряжку можно было теперь догнать разве что на вертолете.

Селянин очень скоро выбился из сил и мог идти только шагом, а собаки с нартами, спальным мешком и запасом провизии скрылись среди холмов.

Стало смеркаться. Догонять собак в темноте было бессмысленно.

Положение складывалось в общем-то хуже некуда. Надежда была лишь на то, что здесь неподалеку есть балок. Он поставлен на полпути от аэродрома до стройки специально для того, чтобы можно было обогреться, а при нужде и переночевать. В этом крохотном передвижном домишке всегда есть запас топлива. Наверняка найдется еда. Вполне возможна встреча и с кем-нибудь со стройки.

Селянин понимал, как нелегко найти среди тундры, да еще ночью, балок. Задача была бы и вовсе безнадежной, если бы не след оленьего обоза, на который он рассчитывал вот-вот выйти.

Валентину не в первый раз попадать в крутые переделки.

Еще в войну десятилетним пареньком он ходил партизанским разведчиком и часто возвращался по ночам., не зная в точности, где находится отряд, и рискуя в любой момент услышать грозное: “Хальт!” и треск автоматной очереди. Да и с тундрой ему случалось бороться один на один.

След оленьего обоза не мог быть далеко. Но Валентин шел уже больше часа. Пересек, не заметив? Двигался не в ту сторону? Нет, шел он правильно, в этом Валентин был уверен. Значит, не заметил.

Почти ощупывая каждый метр снежного покрова, спрессованного ветрами, двинулся назад.

Он разыскал-таки след обоза!.. Удача приободрила. Он не мог в точности знать, как далеко до балка, но это в конце концов было не самым важным. Главное, он теперь не заблудится: обоз выбил заметную даже в темноте дорожку.

Валентин был одет в оленью парку, меховые штаны и бокари из камуса, год назад сшитые для него знакомыми оленеводами. Было удобно и, несмотря на сильный мороз, тепло. Но Валентин начал быстро уставать, все чаще спотыкаться. Он не сразу догадался, почему с ним такое. А потом вспомнил, что со вчерашнего вечера почти ничего не ел. Лишь перед дорогой в буфете аэродрома выпил чаю и проглотил бутерброд.

Есть и не хотелось. Манило отдохнуть хотя бы минутку. Мучила жажда. Валентин набил снегом рот и почти задохнулся от нестерпимой ломоты в зубах.

– Ух, черт!..

Ноги отказывались двигаться. Дело дрянь. Значит, не просто устал, а раскис, расслабился. Тряпка!

– Пусть гром гремит, пускай пожар кругом… – забормотал Валентин. – И вся-то наша… жизнь… есть борьба, борьба…

Это была старая, довоенная песня. Ее очень любил петь дядя Коля, пулеметчик партизанского отряда. Боевая песня…

– Гром… Пожар… К черту пожар!.. Хотя вместо мороза… Нет, пожар – глупо. Лучше скромненький огонек в скромненьком балке… А мороз жжет, проклятый, что твой пожар… Мы беззаветные герои все…

А балок не появлялся. Неужели обоз прошел стороной?..

Если так, спасение только в том, чтобы двигаться дальше, не останавливаться! Ни за что не останавливаться! Не позволять себе сесть отдохнуть. Идти, пока не встретишь людей. Иначе смерть.