Вячеслав Шалыгин - Чужое наследие Страница 2

– Мы постараемся довершить его рождение, – заявил Высший. – Семь недостающих компонентов его тела мы сможем взять из зачатков так и не родившегося Последнего. Первополе сумеет это сделать, я уверен. Разве это будет несправедливо?

– Вполне, – Наблюдатель снова «усмехнулся», но теперь скорее горько, явно не одобряя циничность Высшего. – Я ожидаю от Ушедшего вполне резонного вопроса – зачем мы вообще затеяли столь печально обернувшееся рождение Последнего, если можно было просто добавить в готовую структуру Ушедшего недостающие компоненты? Зачем все эти Катастрофы и тотальное уничтожение людей? К чему было начинать войну?

– На этот вопрос пусть отвечает само Первополе, – отрезал Высший.

– Ты же знаешь, оно не ответит, – Наблюдатель подался назад от центра сопряжения. – Иногда мне даже кажется, что оно знает не так много, как нам того хочется.

– Твои мысли кощунственны, – осудил его Мыслящий.

– Да, – Наблюдатель скользнул на уровень Решений, – но вы все прекрасно понимаете, что я прав. Первополе дает сбои вовсе не потому, что Слуга начал строительство альтернативного варианта многомерной реальности. И оружие Изначальных, или человек по имени Преображенский, тут тоже ни при чем. Это все следствия. Причина сокрыта в ином. Первополе было дефектным с самого зарождения. Я не знаю, почему так вышло, я был создан гораздо позже, но я это вижу. Так же, как вы все.

– Как ты смеешь! – возмутился Великий. – Кто дал тебе право обвинять Первополе в некомпетентности?!

– Я обвиняю его в ущербности, вот в чем штука, – печально ответил Наблюдатель, все больше удаляясь от точки проведения Совета. – Хотите позвать Ушедшего, я согласен. Только объясняйтесь с ним без меня. И когда его миссия провалится, а Первополе окончательно выйдет из-под контроля, меня тоже не зовите. Я больше не желаю участвовать в этих играх. Я просто хочу выжить…

Последние слова Наблюдателя прозвучали уже нечетко. Он вышел слишком далеко за пределы реальности, соединяющей Перворожденных. В круге Совета надолго воцарилось молчание. В истории Перворожденных – хранителей и одновременно составных частей Первополя – бывало всякое: и неудачные рождения, и изгнания, и долгие споры о целесообразности тех или иных событий, но еще никто не отказывался хранить многомерную реальность. Никто не отрекался от Первополя – энергетической сверхмашины, создающей и накапливающей информационные отражения большей части процессов и частиц Галактики. Ведь в служении ему заключался весь смысл жизни хранителей.

Но в чем-то Наблюдатель был прав. Первополе не стало идеальной сверхмашиной. Его программа сбоила, например, теряя из виду людей и, чтобы не признаваться в ошибке, объявляя их нерожденными. Эту хитрость все хранители давно раскусили… и тут же приняли по умолчанию версию, оправдывающую Первополе, поскольку так было удобнее. И катастрофы, сопровождающие рождение каждого очередного хранителя, тоже не были нормой. Мыслящий однажды просчитал верный алгоритм и пришел к выводу, что в идеале никаких разрушений материи быть не должно. Но исправлять программу не стали, поскольку пришлось бы пожертвовать значительными информационными массивами, а это противоречило главной цели Первополя – созданию всеобъемлющего галактического банка данных. В программе крылось и множество других изъянов, но ведь иной программы попросту не существовало! Перворожденным приходилось хранить то, что имели. Хранить и развивать. Пусть и осознавая, что Первополе дефектно. Что с того? Ведь это и родной дом, и мать с отцом, и смысл жизни. Ничего и никого из этого списка выбирать не дано. Ни энергополевым сущностям, ни сверхсуществам, ни людям…

Ноябрь 2324 г., Земля —

Объединение Вольных Княжеств

Единственным источником света была голограмма циферблата, висящая слабым контуром над письменным столом. Великий князь Преображенский чуть приподнял голову и взглянул на часы. Половина третьего. Сегодня князь лег раньше обычного, с твердым намерением наконец-то выспаться, но заснуть так и не смог. Не помогли ни рюмка семнадцатилетнего грузинского коньяка, ни ласки княжны Оксаны. Был момент, когда Сергей Павлович почти провалился в сладкое полузабытье, но длилось оно всего минут десять. Где-то на пороге крепкого сна, когда эго почти растворилось в ленивом море подсознательных образов, Преображенскому почудилось, что рядом с ним дремлет не Оксана, а Нина. Сергей Павлович осторожно и нежно прикоснулся к ее обнаженному плечу, и тут его будто обожгло, а из глубин памяти вырвалось видение – мраморный склеп и скамья, на которой, оплакивая жену, он провел долгие часы. Сон тут же отступил, и князь уставился в темноту, тщетно пытаясь успокоиться и унять выскакивающее из груди сердце. Нины больше нет. И спящая рядом женщина никогда ее не заменит. Она может стать кем-то другим, таким же близким, но не заменой. Слишком глубока душевная рана от потери жены, чтобы залечить ее так скоро. С этой раной придется жить еще долгое время. Мучиться и терпеть, заключив боль в силовую орбиту воли и выстраивая новое счастье снаружи барьера.

Симпатия, возникшая между Преображенским и княжной Оксаной, второй дочерью Ивана Гордеева, предшественника Сергея на троне Великого Князя, – это лишь способ выжить и не сойти с ума в круговороте жутких событий. О любви пока не могло быть и речи. Они оба это понимали, но не отказывались от немногих часов нежности и тепла, даря их друг другу со всей искренностью, на которую способны. Пусть при этом они вспоминали своих любимых – муж Оксаны погиб примерно в то же время, что и княгиня Преображенская, – но это скрывалось глубоко в душе. Об утратах никогда не говорилось вслух, будто жизнь началась ровно месяц назад, когда Оксана впервые пришла в покои Сергея Павловича не как княжна Гордеева на аудиенцию к Великому Князю, а неофициально. Пришла и осталась…

Да, о любви речь пока не шла. Возможно, когда закончится траур и боль уступит место грусти, Сергей и Оксана найдут в себе силы снова любить, но пока… Возникло родство душ и полное взаимопонимание. Они словно бы перескочили романтический этап взаимоотношений и сразу перешли к этапу построения семейного счастья. Ведь когда уходит страсть, семья остается прочной и счастливой при соблюдении именно этих условий. Возможно, придет и любовь, но не сейчас. Слишком рано.

«И дел невпроворот. Так что личная жизнь подождет. К тому же никто никого не торопит. Ведь нам с Оксаной спешить некуда…»

Преображенский осторожно отодвинулся от княжны и сел. Отреагировав на его движение, усилилась подсветка часов. В спальне стало светлее, и князь различил плавные контуры тела Оксаны. Она спала безмятежно, чуть повернув голову в сторону Сергея. Князь невольно залюбовался. Красивые, правильные черты лица, длинные, чуть вьющиеся темные волосы, упругая грудь, плавные изгибы живота и бедер…