Андрей Столяров - Послание к коринфянам Страница 2

Предчувствие это было настолько острым, что я чуть было не застонал, схватившись руками за подоконник, а затем, словно движимый некой потусторонней силой, ни секунды не колеблясь, вышел в коридор и, позвонив Мархен, сказал, что сегодня я не смогу с ней увидеться.

Вероятно, в эти минуты у меня что-то случилось с голосом, потому что Мархен узнала меня не сразу, а узнав, не стала против обыкновения обидчиво выпытывать - что, да почему, лишь растерянно помычала, а потом спросила после секундной заминки:

- С тобой все в порядке?..

По-моему, у нее тоже что-то случилось с голосом. Во всяком случае, он ощутимо дрожал и в нем проскакивали какие-то безумные интонации. Точно она была на грани истерики. Позже я догадался, что Мархен к этому времени уже разрабатывали и что, может быть, именно в эту минуту у нее находились люди из соответствующего подразделения и, изматывая неопределенностью, методично, неторопливо вытягивали информацию обо мне - переспрашивая по нескольку раз, нажимая тем страхом, который испытываешь при столкновении с органами госбезопасности.

Но насчет разработки я догадался значительно позже, а тогда лишь мимоходом отметил, что Мархен, наверное, серьезно обиделась на меня, и мгновенно забыл о ней, уже через минуту опять пронзенный болезненным ощущением, что наступили последние дни.

То есть, некоторое предчувствие трагедии у меня всетаки было. Я только не ожидал, что трагедия примет такие масштабы. Честно говоря, я вообще не ожидал никакой трагедии. Первоначально я думал, что произошло явное недоразумение.

В этом меня убедил и довольно-таки странный, наполненный обиняками разговор со следователем. То есть, сначала, конечно, был не разговор, сначала меня долго и нудно везли из моего района в центр города, причем я, разумеется, не могу поручиться, что именно в центр: машина была специальная, с непрозрачными стеклами, разглядеть за ними что-либо было невозможно, лишь по времени переезда получалось, что - в центр, но с таким же успехом это могли быть и отдаленные новостройки. Тем более, что мне больше не удалось попасть на улицу, потому что когда машина в конце поездки остановилась и нам всем предложили выйти наружу, то выяснилось, что она находится в полностью закрытом помещении, типа гаража, со сплошными бетонными стенами в декоративных потеках, вдоль которых уже картинно, точно в боевике, застыли ниндзя. А из гаража мы шагнули в лифт, который открылся прямо в кабинете следователя. Окон там тоже не было, так что окружающего мира я практически не видел, впрочем, принципиального значения это не имело, я вообще перестал гадать, где я нахожусь, потому что следователь, сделав знак, чтобы меня освободили от наручников, и дождавшись, пока сопровождающие гориллы скроются в соседнем помещении, наклонился над своим столом и, весь буквально потянувшись ко мне, тихо и доверительно произнес:

- Садитесь, Матвей. Учтите: этот наш с вами разговор нигде не фиксируется. Вы меня поняли? Всю записывающую технику я отключил. Ненадолго, но две-три минуты можете говорить свободно...

При этом он очень многозначительно посмотрел на меня. Лицо у него было стертое, незапоминающееся, а слепые выцветшие глаза - будто заполнены серым клеем.

- Я бы хотел заключить с вами Сделку, - сказал следователь. Слово "Сделка" он так и произнес - как бы с заглавной буквы. А затем повел себя довольно странно: вытащил из кармана маленький перочинный нож и, зажав между другими указательный палец левой руки, быстро и сильно сделал на нем разрез - видимо, достаточно глубокий, потому что на подушечке пальца сразу же выступила большая малиновая капля крови. Следователь несколько брезгливо посмотрел на нее и перевел взгляд на меня. - Ну что ж, я готов...

Разумеется, все это была туфта, игра на психологии, позже я об этом, конечно, догадался, но одновременно я догадался, что это, возможно, была и не совсем туфта, и что неизвестно еще как бы развернулись события, если бы я сразу же врубился и понял, что он имеет в виду. Вероятно, тогда события развернулись бы совсем иначе. Но я никуда не врубился - только ошалело взирал на палец, заплывающий кровью, и, наверное, даже по моему лицу было ясно, что я ничего не понял, потому что следователь как-то разочарованно вздохнул и, заклеив ранку пластырем, видимо, приготовленным заранее, с ощутимым унынием произнес:

- Ладно, тогда будем разговаривать по-другому...

И сразу же после этих слов с треском распахнулась дверь, за которую ушли ниндзя, и оттуда, на ходу снимая пиджак, буквально выпрыгнул невысокий, но, кажется, очень крепкий, энергичный, широкоскулый человек и, оставив сдернутый пиджак на диване, неожиданно развернулся, оказавшись со мною лицом к лицу.

- Ну что, молчит, сволочь? Ты что, сволочь, молчишь? Я тебе, сволочь, башку оторву!..

- Яша! Яша! - предостерегающе сказал первый следователь.

Однако тот, кого называли Яшей, не слушал его - махнул рукой, будто артиллерийский снаряд попал мне в ухо, мою голову дернуло, действительно, чуть не оторвав, я опомниться не успел, как очутился на полу, и расплывчатый зеленоватый ворс ковра, словно фантастическая трава, распустился перед глазами.

Но залеживаться мне не дали. Тот же Яша, схватив меня короткими, но совершенно стальными руками, с натугой поднял в воздух и, опять усадив на стул, свел у моего горла кулаки, вцепившееся в рубашку:

- Будешь говорить, сволочь? Я тебя, сволочь, в последний раз спрашиваю!..

Бешеные зрачки его сужались и расширялись, как у сумасшедшего, и, как у сумасшедшего же, подергивались в тике мышцы на правой щеке.

Эта половина лица как будто танцевала.

Мне стало дурно.

- Лейтенант Цугельник! - вдруг железным командирским голосом сказал первый следователь. - Лейтенант Цугельник! Немедленно прекратите!

Но Яша, кажется, уже и так приходил в себя, пелена в его глазах немного рассеялась, он весь как бы выскочил из напряжения, протянул назад руку и, пощелкав пальцами, попросил:

- Ну-ка дай фотографии...

А затем, разодрав от нетерпения бумажный пакет, бросил мне на колени несколько больших глянцевых снимков:

- На, смотри, сволочь! Смотри внимательно!.. - после чего отошел и повалился на диван с видом совершенно опустошенного человека.

Даже глаза прикрыл - словно задремав.

Кое-как я просмотрел фотографии. Судя по качеству, все они были сделаны профессиональным фотографом и касались одного и того же дорожно-транспортного происшествия. Во всяком случае, я увидел трехтонку, врезавшуюся в фонарный столб радиатор гармошкой, выбитые передние стекла, увидел человека, лежащего на мостовой - вероятно, мертвого, сбитого этой самой трехтонкой, увидел сотрудников ГАИ, которые, растягивая рулетку, делали соответствующие обмеры, а затем снова сбитого человека: уже на носилках, прикрытого простыней. Запрокинутое лицо его было мне незнакомо, однако на другой стороне фотографий были сделаны мелкие карандашные пометки, и когда я их разобрал, поднеся к глазам, то сразу же все понял.