Евгений Войскунский - Плеск звездных морей (с иллюстрациями) Страница 2

Помню ещё, когда теплон пронёсся и восстановилась радиосвязь, запищал вызов, и на экране отцовского видеофона возникло лицо матери. Глаза у неё были расширены, и она, увидев нас с отцом, только и смогла произнести: «Ох-х!» — «Все в порядке, Мария, — сказал отец. — Мы успели проскочить». — «Не знаю, зачем тебе это понадобилось, Филипп, — сказала мать. — Я же предупреждала, что надвигается…» — «Все в порядке, — повторил отец. — Мы проскочили, и малыш теперь знает, что это такое…»

Никогда не забуду своей первой встречи с черным теплоном — вихрем, сжигающим все на своём пути. Чёрные теплоны постоянно бушуют в ундрелах — низких широтах, — но и сюда, в полярную область, нередко докатываются наиболее бешеные из них…

Я ехал по плато Пионеров. Теперь по обе стороны дороги простиралось жёлтое море мхов. Могучие заросли кое-где захлёстывали дорогу, и тогда приходилось пускать в ход резаки.

Жёлтые мхи Венеры! Пейзаж, знакомый с детства. Они, эти мхи, подступали к самому куполу моего родного посёлка — Дубова. И, как когда-то в детстве, я увидел комбайны, тут и там ползущие чёрными жуками по жёлтому морю. Ничто здесь не переменилось…

Вдали, на юго-западе, проступала в лиловой дымке невысокая горная гряда, за которой лежало дикое плато Сгоревшего спутника. Туда мы тоже ездили как-то раз с отцом — с отцом и другими агротехниками, — это было незадолго до моего отлёта на Землю.

Ничто не переменилось, но что же, в таком случае, заставило тысячи колонистов чуть ли не штурмом брать наш корабль?..

Последний поворот — и дорога устремилась прямо к главным воротам посёлка. Что это? Купол не светится, как обычно, золотистым светом, он круглится землистотемным курганом, а дальше, где бушевал прежде разлив жёлтых кустарников, уходила вдаль угрюмая чёрная равнина. Я увидел там комбайны и фигуры в скафандрах.

И тут только до меня дошло, что это — следы теплона. Да, здесь недавно промчался чёрный теплон — он выжег плантации, оплавил антенны на куполе. Потому и обычных молний сегодня не видно. Ну конечно, после теплона несколько дней не бывает атмосферных разрядов.

Но почему погружён в темноту посёлок? Ведь куполу не страшен чёрный теплон… В моем воображении возник мёртвый посёлок, и меня продрало холодом ужаса.

Спустя минуту или две я въехал в ворота. В шлюзе было полутемно. Выйдя из вездехода, я услышал маслянистое шипение, а затем чей-то голос:

— Придётся подождать.

Я испытал облегчение: живой голос!

— Что у вас случилось? — спросил я.

— Авария на станции. Приходится шлюзовать гидравликой.

Я подождал, пока закроются ворота, и дыхательная смесь вытеснит ядовитый наружный воздух. Потом, сбросив скафандр, вышел из шлюзовой камеры на главную улицу посёлка.

Тут и там тускло горели аккумуляторные лампы. Я шёл, почти бежал по пустынной улице, мимо белых домиков с палисадниками, в которых темнели кусты молочая, мимо компрессорной станции, мимо чёрного зеркала плавательного бассейна на центральной площади. Было сумеречно, над прозрачным куполом клубились бурые облака. Двери домов были распахнуты, дома казались нежилыми, покинутыми. Я уже не шёл, а бежал, подгоняемый смутной тревогой. Вот он, родительский дом. Тёмные, незрячие окна в белой стене…

Я метнулся в одну комнату, другую, третью. Луч моего фонарика выхватывал из темноты стулья, кровати, громоздкое старомодное бюро, сколоченное дедом в давние времена. В моей — бывшей моей — комнате стол был заставлен штативами с пробирками, пахло какими-то эссенциями, на стенах висели карты Венеры. Все здесь было другое — будто я и не жил никогда в этой комнате, только книжные полки стояли на прежнем месте, мои книжные полки, единственные свидетели детства…

В кухне я зацепился за кресло-качалку, в котором — помню — так любил сиживать отец за кружкой прохладного пива. Кресло закачалось. С комком в горле я вышел из пустого дома на пустую улицу. И тут услышал отдалённые голоса. Я побежал на них, обогнул двухэтажное здание школы, миновал клуб агротехников. Площадка энергостанции была освещена переносными лампами, меж решётчатых башен толпились люди. Я подошёл ближе и увидел, что тут в основном женщины и подростки. Они цепочкой передавали друг другу квадратные блоки, тускло поблёскивавшие в жёлтом свете переносок. А навстречу им, откуда-то из нижних дверей станции, плыли, тоже передаваемые из рук в руки, повреждённые блоки, почерневшие, оплавленные. Их складывали в кучу, поливали из шлангов охлаждающим раствором.

Да, серьёзная авария, если приходится заменять все блоки энергаторов…

— Уж эти блоки любой теплон выдержат, — сказал кто-то в толпе.

Я невольно присмотрелся и заметил на новых блоках один и тот же знак: кольцо, от которого отходил узкий луч, пересечённый короткой чертой, — древний символ Венеры, схематичное изображение ручного зеркальца богини.

Вот как, подумал я, здесь уже налажено собственное изготовление энергаторов. Раньше их в числе прочего оборудования доставляли с Земли…

Я медленно шёл, всматриваясь в лица людей, и вот увидел одно знакомое.

— Рэй! — позвал я.

Рэй Тудор, коренастый широкогрудый парень, был моим школьным другом и постоянным партнёром в шахматы и ручной мяч.

— О, Алексей! — Он передал кому-то шланг и, улыбаясь, подошёл ко мне. — Прилетел на рейсовом?

Он назвал меня родительским именем, хотя прекрасно знал, что я предпочитал собственное имя — Улисс.

— Да, — сказал я. — Рэй, ты не видел отца с матерью? Где они?

— Твой отец на плантациях, — ответил он. — А мать… Сейчас!

Рэй нырнул в толпу. Спустя минуту он вернулся с моей матерью. Мария Дружинина была в рабочем комбинезоне. Нисколько не изменилась она за четыре с половиной года моего отсутствия — все такая же стройная, белокурая, похожая на молодую девушку, а не на сорокалетнюю женщину. Она поцеловала меня в щеку, а я её — в лёгкие волосы над ухом. Я ощутил, что мать послала мне менто, но не понял его.

— Ты возмужал, — сказала она медленно, без улыбки. — Почему ты ни разу не прилетел к нам, Алёша? Разве у вас не бывает каникул?

Я стал говорить что-то в своё оправдание — занятость… напряжённая программа… тренировочные полёты…— но умолк, разглядев в глазах матери какое-то непонятное выражение. Будто она не слушала меня, а думала о чём-то другом.

— Надолго ты прилетел, Алёша?

— Нет. В четыре утра старт. Отец скоро вернётся с плантаций?

— Сегодня не вернётся. Очень много работы после теплона.

— Жаль… Думал повидать его… Что произошло у вас? Почему колонисты покидают Венеру?