Олег Овчинников - Кокон Страница 2

Две пачки чая – «Бодрость» и со слоном. Большая алюминиевая кружка, одна на двоих. Фляжка в брезентовом чехле. Набор столовых приборов на две персоны.

Шесть банок сгущенки с бело-голубой этикеткой. Двенадцать банок тушенки – настоящей, с широкоскулой буренкой на боку, а не с сомнительного качества китайской продукцией. Аля вспомнила, как не смогла сдержать смех, прочтя на этикетке импортной банки слово «тушонка». А потом опять же не смогла объяснить пожилой продавщице, что ее так развеселило. Так, с опечаткой, «тушонка» представлялась ей этакой маленькой тушкой. Крошечной коровкой, выращенной специально под размер банки.

Два консервных ножа – с запасом, чтобы гарантированно не оказаться в ситуации героев Джерома К. Джерома или недавно вышедшей кинокомедии про «Спорт-Лото». Солидный Тошкин нож с множеством выдвижных лезвий – в нем были даже маникюрные ножнички и пилочка для ногтей.

Две аптечки: Полезная, где лежат бинт, вата, йод, аспирин, активированный уголь и прочая необходимая мелочевка, и Бесполезная, которую Тошка в свое время привез со сборов и теперь повсюду таскает с собой, заявляя с ухмылкой: «На случай атомной войны!»

И одежда, не по сезону теплая. И две пары резиновых сапог. И посверкивающее пряжками и карабинами незнакомое снаряжение. И много чего еще.

– Ну. И куда на сей раз? – спросила Аля и немедленно убрала от груди скрещенные руки, одновременно оттолкнувшись плечом от дверного косяка. Слишком уж эта поза и интонация вопроса напоминали ее мать. И это пропахшее нафталином словечко «сей»… – Ты что задумал, Тош? А коньяк зачем? Мне же нельзя.

– Двадцать грамм можно, – заверил Антон. Он лихо открутил золотистую крышечку, как хомячок подвигал носом над бутылочным горлышком и изобразил лицом краткий миг блаженства. – Отпразднуем, когда заберемся за пазуху к матушке-Земле! – объяснил он и с сожалением отставил бутылку на стол.

«Пять звездочек»! – ужаснулась Аля. Да и прочее: котелок, второй спальник… Это сколько же денег ушло? Целая прорва!

– Так куда? – повторила она.

– Погоди, скоро узнаешь. У нас поезд через четыре часа.

«Ах, да, еще же билеты!» – мысленно присовокупила Аля и так же мысленно вздохнула. А на что, позвольте спросить, они будут жить до следующей зарплаты? Или Тошка по секрету от нее получил премию? И все равно, вбухивать все деньги в какую-то очередную авантюру… В то время как ей уже хотелось, просто-таки не терпелось купить каких-нибудь трогательных мелочей с кружавчиками и рюшечками.

– На вот. – Антон протянул ей рюкзачок, скорее детский, чем женский, с забавной аппликацией на кармане. – Для всяких твоих женских штучек, – пояснил снисходительно. «Бережет!» – удовлетворенно отметила Аля.

Свой рюкзак упаковывал долго, доставал и перекладывал вещи раза три. Наконец застегнул. Не влезли только котелок и канистра. Установленный на край дивана рюкзак оказался ростом с Антона.

– Как же ты это все?… – растерялась Аля. Но Тошка уже присел спиной к дивану, вдел руки в лямки и поправил мягкие наплечники.

– Нормально. Запас карман не тянет, – бодренько заявил он, вставая с рюкзаком. Пошатнулся, ухватился рукой за стол и заметил с удивлением: – Но мамочка моя! Как же он оттягивает плечи!

Снял рюкзак, ослабил завязки. По новой перераспределил вещи. На этот раз уместилось все, даже котелок. Правда, пришлось вынуть две банки тушенки и сгущенку, а коньяк из бутылки перелить во фляжку. Водрузив на плечи махину рюкзака, Антон подвигал шеей, сделал пару кругов по комнате и, видимо, остался доволен.

– Ну вот, совсем другое дело. Теперь хоть тундра, хоть тайга, хоть соленый Тихий океан – все пройду! И ты давай, давай, собирайся, – поторопил он Алю. – Все скоропортящееся и быстро сгорающее возьмем на месте.

Аля собиралась второпях. Покачала головой, разглядывая свой полевой костюм: пуговицу на брюках, по-хорошему, стоило бы перешить. Но когда, когда? А, в поезде разберемся! Покидала в рюкзачок кое-что из «женских штучек», только самое-самое, что успела: зубную щетку, недавно начатый тюбик болгарской пасты «Крест», расческу, мыло, иголки с нитками. Ну и конечно Любимую Книжку, с ней Аля не смогла бы расстаться даже на три дня.

Рюкзак получился легким – не рюкзак, а школьный ранец. Опять же эта легкомысленная аппликация… Рядом с Тошкой, согнувшимся под тяжестью груза, точно рабочий муравей, Аля первое время чувствовала себя неловко. Потом успокоилась и даже загордилась слегка: неси, неси, тебе положено. Мущ-щина!

Только в вагоне, пристраивая в багажный рундук полупустой рюкзачок, пожалела мимоходом: сгущенку-то можно было взять. Сейчас бы с чайком… И тушенку, две банки, для кого оставила? Вон сколько места еще.

Аля снова вспомнила импортную «тушонку» и прыснула в кулак. Поймала недовольный взгляд Антона, еще не отдышавшегося после пробежки по перрону с трехпудовой нагрузкой за плечами, и заставила лицо посерьезнеть. Что-то она и впрямь расхихикалась сегодня. Как девочка!

Пять недель спустя при воспоминании о забытых дома на столе банках с коровами: двумя коричневыми и одной бело-голубой, ей уже не хотелось смеяться. Честно говоря, хотелось лечь и умереть, только мгновенно и безболезненно. Или впиться зубами в запястье и в сотый раз проклясть собственную глупость. Это же надо – оставить целых три банки! За каждую из которых сейчас Аля отдала бы… «А что, собственно?» – спросила она себя, прерывая поток самообвинений. Руку? Палец? Нет, все жалко! Лучше уж ногу – правую, бесполезную, чтобы не мешала ползти.

Она волочилась за Алей как неродная. По ровному полу еще ничего, если все делать правильно и не спешить, а вот о том, чтобы спуститься или подняться с такой ногой по склону, даже ничтожно малому, она не могла подумать без содрогания. К сожалению, ее каждодневный маршрут – от Лежбища до Семикрестка, от Семикрестка до Поилки и назад – в нескольких местах вынуждал Алю карабкаться по пологой стенке колодца или спускаться в каверну. Неглубокую, но, Боженька, миленький, за что же ей такое?

Заранее настроившись на боль, предвкушая ее готовыми в любой момент дрогнуть и искривиться губами, Аля крепко сжала в зубах конец каната и процедила, не обращая внимания, что голос ее звучит глухо и невнятно, словно у столетней старухи:

– Милорд! Предложите даме хотя бы руку!

Всего каких-то полметра. Максимум сантиметров семьдесят. Развернуться спиной к краю каверны, спустить вниз здоровую ногу, нашарить ступней опору и медленно, цепляясь руками за боковые выступы, перенести на нее вес тела. После чего, как водится, взять больную ногу в руки и бережно, точно переливающийся на солнце мыльный пузырь, которого стоит коснуться – и на руках останется только липкая мыльная пена… Ничего сложного – на словах, не сложнее, чем слезть с лошади. На деле ей редко когда удавалось проделать этот маневр без боли. Но сегодня, по счастью, был как раз один из таких редких дней.