Евгений Велтистов - Ноктюрн пустоты. Глоток Солнца: Фантастические роман и повесть Страница 2

Шел дождь, мокрый асфальт сливался в сплошную ленту. Я долго гонял на больших скоростях по улицам, потом по шоссейным развязкам вокруг города, чтобы прийти в себя, обрести привычное душевное равновесие. Джо-смертник… Кто бы мог подумать, что он станет зарабатывать на жизнь подлыми ударами сзади!

Я дважды снимал Джо на гонках, когда он попадал в серьезные переделки. Первый раз после аварии его собирали буквально по частям, особенно лицо, все кости которого оказались раздробленными. Хирурги придумали для Джо специальные магнитные челюсти, и он демонстрировал перед моей камерой, как быстро расправляется с бифштексом. Второй раз Джо еле успели вытащить из горящей машины.

Долго с экранов не сходила телевизионная реклама протяженностью в десять секунд: человек в гоночном шлеме устало вытирает пот со лба, после чего одним глотком выпивает пиво, швыряет на мостовую пустую банку — и все видят сияющее, изборожденное сотнями шрамов, с победно задранным носом лицо знаменитого Джо. Да, это был он… Реклама побила рекорд долголетия. Джо поглотил на телеэкранах не один миллион банок. Потом о нем забыли. И вот я снова вижу воскресшего смертника.

«Чистое убийство» на этот раз не удалось Джо. Не тот удар после пива… Как оправдается он перед своим начальством?!

С виду он совсем не страшен. Мрачный карлик с лицом вечного старика. Он и улыбнулся-то, по-моему, всего один раз — в рекламном ролике. На такие трюки, как рекламные улыбки, телевидение имеет своих специалистов.

Эти двое, что встретили меня в Париже, посерьезнее Джо. Я сразу же, увидев быстрый взгляд острых глаз, молчаливую неторопливость и уверенность своих преследователей, понял, что третий акт спектакля, по замыслу его авторов, должен стать заключительным. Я не возражал сыграть давно продуманную роль.

Остановился в любимой монмартровской гостинице «Мари», в номере со «своими» картинами. Мне было приятно представить недоумение на тупых лицах специалистов по катастрофам, разглядывавших полотна Рембрандта или Рубенса. Но пусть и они хоть раз в жизни увидят мир подлинных чувств.

Пообедал в маленьком ресторанчике на Монмартре, где все еще исполняется лихая, бесшабашная музыка прошлого, которую сегодня воспринимаешь с грустной мыслью о всем минувшем. Пусть эти двое, сидящие в углу, с завистью смотрят на мой бокал бургундского урожая 1989 года, самого старого и дорогого бургундского, пусть почувствуют, что человеческая жизнь, как и бургундское 1989 года, больше не повторятся, что они сами, в конце концов, смертны.

Заказал портье билет на завтрашний рейс «Париж — Токио», велел разбудить в пять утра. Пусть эти двое недоспят!

Я как бы давал моим партнерам по игре возможность выбора кульминации в пространстве и времени. А сам чувствовал, что это должно быть в Токио, будет завтра, а точнее, послезавтра, потому что солнце движется навстречу самолету, и очень быстро, незаметно для сознания промелькнут еще одни сутки жизни. Токио был когда-то площадкой моего коронного репортажа — «Токио, день Т.» Там, на узких японских улицах, среди небоскребов и хижин, ждет меня господин Карамото, подполковник, а теперь, возможно, и полковник секретной службы, которой я доставил в свое время неприятности. Гангстеры рассчитали точно: дальше Токио мне деваться некуда.

Я встал с постели, зажег свет. Хватит дрыхнуть этим лентяям! Вызвал такси, стал собирать чемодан.

Решающий акт начался.

В аэропорту, во всеобщей суматохе, гангстеры не попадались мне на глаза, и я о них почти забыл, но в самолете увидел их в креслах за своей спиной и на мгновение даже обрадовался: летят — значит, авиационной катастрофы не будет.

Интересно, как они ухитрились протащить через таможенный контроль и электронную аппаратуру свои металлические игрушки? Или у гангстеров теперь в ходу пластмассовые пистолеты? Но какие в них пули? Не пластмассовые же!

Мое оружие — телекамера. Я могу позволить себе маленький фарс.

Беру камеру, кладу на плечо верный приклад, нацеливаю объектив. Мои сопровождающие моментально отгораживаются газетами, поглядывают на меня без выражения каких бы то ни было чувств. Все же я успел сделать несколько кадров и тут же разочаровался в полной безликости этих людей, для которых я просто господин Икс или Игрек по секретной инструкции. Скучно так, господа гангстеры!

Куда приятнее другие лица. Они разные, они человеческие, выражают усталость, раздражение, самодовольство, покой, любопытство — гамму разнообразнейших чувств, присущих людям. Я шел по проходу между креслами, снимая лица пассажиров, пока не услышал предупреждение стюардессы:

— Прошу извинить. Некоторые недовольны, что вы их фотографируете…

Я протянул ей репортерскую карточку.

— Простите, я не могла поверить: это вы?.. Я сел на место.

— Господа, — зазвучало по громкосвязи, — среди нас находится Джон Бари, специальный корреспондент тележурнала «Катастрофа». Это объявление, мы надеемся, удовлетворит тех пассажиров, кто протестовал против съемки. Мы рады приветствовать Джона Бари.

Раздались аплодисменты. Я встал, поклонился, сказал свою коронную фразу:

— Заверяю вас, что катастрофы не будет.

Смех, болтовня, дорожные знакомства скоротали время до Москвы, где самолет делал посадку.

Час стоянки был у меня строго рассчитан.

Я выпил бокал воды, рассказал несколько забавных историй в кругу новых знакомых. А сам с каким-то неожиданным напряжением вглядывался в лица людей неизвестного мне мира.

Буфетчица. Бармен. Стайка стюардесс за чашкой чая. Пилоты, спокойно идущие на взлетную полосу с чемоданчиками в руке.

Обычные люди. Спокойные, деловые лица… Почему же я так нервничал, так переживал, что мне придется быть среди них?

Взял чашку кофе, поставил на стол. Вместе с сахаром бросил зажатую между пальцев таблетку. Размешал. Посмеялся со всеми. Выпил кофе.

Я знал, что будет дальше. Ждал десять секунд. Потом, напрягая все силы, встал, увидел вскочивших с места убийц, хотел что-то крикнуть и потерял сознание.

«…Неужели это снег?»

Отключилась тишина. Я видел вокруг себя белое пространство, слышал звуки.

«Нет, не снег», — сказал я себе.

И понял: это белый потолок, белые стены, белые халаты. Вспомнил все и пошевелился.

— Вам нельзя! — сказал женский голос.

Я оглядел собравшихся возле кровати людей, очень обрадовался, не обнаружив ни одного знакомого лица.

— Это не инфаркт, — сказал я по-русски. — Это симуляция.

— Не надо говорить.

Смысл слов строгого голоса я уловил, так как заранее выучил несколько десятков русских фраз.