Юрий Никитин - Уцелеть бы... Страница 2

«Скорая» нерешительно тронулась с места. Девушка шагнула было, но Сергей Сергеевич, сам удивляясь своей смелости, ухватил ее за руку и сказал потверже:

— Вот мой подъезд. Мы с вами выпьем кофе, а вы перевяжете голову сами. Перед зеркалом. Вам навернули целую чалму, вид отвратительный. На улице будут смеяться.

Довод оказался неотразимым. Она, уже вырвавшая независимо руку, тут же послушно пошла за ним.

Он чистил на кухне картошку. Регина, так ее звали, плескалась в ванной, трубы гудели. Нож ходил равномерно, кожура тонкой лентой свисала до самой раковины, ложилась кольцами… Он всегда находил в этом элемент игры: почистить так, чтобы с каждой картофелины была одна-единственная кожура…

Перед глазами всплыла картина удара о МАЗ, и он снова ощутил озноб, в голове пронесся звон, руки похолодели. На миг кольнуло болью. Взглянув вниз, увидел — острое, как бритва, лезвие ножа в дрогнувшей руке скользнуло по очищенному и до самой кости располосовало мякоть большого пальца.

Инстинктивно выдернул нож, успел увидеть глубокий разрез, белеющую кость и даже слоистый разрез плоти, увидел, как это ущелье быстро-быстро заполняется кровью…

Он ощутил дурноту, в животе похолодело. Боясь потерять сознание и борясь с тошнотой, он в то же время не мог оторвать взгляд от пальца, где на месте пореза наверх уже выдавило белый шрамик, который во мгновение ока рассосался. Кожа стала такой же неповрежденной, с тоненькими «линиями жизни», но без малейших следов пореза!

Он ошалело смотрел на пальцы. Догадка была такой невероятной, что больше испугался, чем обрадовался. Мгновенная регенерация! Абсолютная приспосабливаемость к условиям!

В ванной хлопнула дверь, по коридору прошлепали маленькие ноги в его огромных тапочках.

— Регина, — позвал он дрожащим голосом, — ты где?

Она появилась чистенькая, без бинтов, лишь с небольшим пластырем на лбу, да и тот постаралась замаскировать локонами, опустив их на лоб.

— Ого, — сказала она одобрительно. — Сам картошку чистишь! Вот это мужик.

— Регина, я должен был погибнуть вместе с Вадимом.

Она сразу посерьезнела.

— Ладно, не стоит об этом. Ты весь побелел. Не вспоминай.

Он выудил из буфета коньяк. Регина взглянула подозрительно, но мужик вроде не бабник, что пытается подпоить, чтобы добыча была податливее.

Она выпила, не поморщилась, только надолго задержала дыхание. Ели торопливо, молча. Коньяк немного оглушил, мышцы стали расслабляться, но в какой-то момент он взглянул на палец, снова ощутил, как сжало холодом сердце, сказал хрипло:

— Давай еще?

— Можно, — кивнула она.

Мужик явно из непьющих, тех за версту видно. А этот и разлить не умеет, бутылку открывал, словно задачу по физике решал. И не нахальный. Редкость в наше время, это не шоферюга — тем не препятствуй сразу…

Его передернуло от второй рюмки, а она свою осушила, опять не дрогнув, чтобы не уронить честь женщин перед этим якобы сильным полом.

Потом расправились с плавлеными сырками. Она смотрела выжидающе, однако он не стал включать телевизор, хотя мог бы похвастать — марка новейшая, вон еще видеомагнитофон — под него девок легко «размораживать», однако этот чудак снова взял нож, пристально посмотрел на нее. Ей стало страшно.

— Регина, — сказал он хриплым голосом, — я сам себе не верю… Посмотри!

Он зажмурился, вытянул палец и приложил к нему лезвие ножа. Она видела, как он жутко побледнел, крикнула испуганно:

— Перестань! И не пей больше.

Лезвие чиркнуло по пальцу. Порез был неглубоким, но Сергея Сергеевича чуть не стошнило, хотя он все время отворачивал голову. Регина, чувствуя жалость пополам с брезгливостью от такой немужской слабости, вскочила, чтобы поискать бинт, ее глаза не отрывались от неглубокой ранки, и она отчетливо видела, что кровь выбрызнула из стенок появившегося микроущелья, но заполнить не успела: через доли секунды края ранки сошлись, мелькнул белый шрамик, который тут же исчез.

Она недоверчиво взяла его за кисть, потрогала палец, потерла кожу в месте пореза. Розовая и нежная, как у младенца.

— Так получилось и там? — спросила она тихо.

Он кивнул. Руки его тряслись. Она взяла стакан, хотела налить воды — так сделал следователь в одном кино, где преступница закатила истерику, но бутылка с остатками коньяка была ближе.

Он выпил залпом, поперхнулся. Она постучала по спине, он беспомощно шарил по воздуху, и она сунула в его ищущие пальцы огурец. Он торопливо откусил, и снова она подумала, что шоферюга запустил бы этим огурцом в нее за такую шуточку.

— Значит, — сказала она медленно, — если ты сейчас, скажем, вывалишься из окна… или на тебя обрушится потолок… с тобой ничего не случится?

Он опасливо выглянул в окно, словно уже забыл, что живет на четырнадцатом этаже, судорожно проглотил комок в горле:

— Думаю, что да… Но я не хотел бы пробовать.

— Это понятно, — воскликнула она, стараясь его успокоить. В голове же пронеслись картины: как бы подержала руку над газовой горелкой, потом через окно на асфальт… и многое другое перепробовала бы! Эх, что за мужики пошли…

— Ложись, — сказала она. — Не трясись, я лягу в другой комнате. Там роскошный диван, я уже все увидела. Телефон у тебя есть? Сообщим в милицию, где мы — вдруг понадобимся. Да и в общагу вахтерше звякну, а то девчонки с ума сойдут. О тебе есть кому беспокоиться?

— Ну, ты ж видишь…

— Вижу, — ответила она неопределенно, и он не понял, что больше в ее голосе: презрения или женской жалости.

Он сам обрадовано постелил ей, боясь одиночества, после чего Регина его выдворила, но дверь оставила распахнутой настежь, чтобы переговариваться, и Сергей Сергеевич чуть ли не до утра изливал душу, изумленный донельзя, что в девушке-шофере с такими грубоватыми манерами столько понимания, участия, готовности разделить трудности и, чего греха таить, даже готовности принять на свои плечи, хрупкие плечи, большую часть этих трудностей.

Утром она сама приготовила завтрак, безошибочно разобравшись в его модерновой кухне, где много приборов и автоматов, но мало еды, да и та сплошь из консервов.

— Ты сейчас куда? — спросила она во время завтрака.

Он торопливо ел, посматривал на часы.

— Сегодня заседание ученого совета, — ответил он. — Будет решаться наша судьба, судьба нашей кафедры… Умер профессор Ильченко, замечательный ученый, сейчас обязанности заведующего кафедрой исполняет некий Коробов… Редкая сволочь. Кафедра воет от его новшеств. Двое уже уволились, хотя их уговаривали подождать: авось эта зараза не пройдет по конкурсу!

— И ты будешь участвовать?