Александр Студитский - Разум Вселенной Страница 2

— Вот видишь, — не удержался Юрий, — я же тебе говорил, что это идея Аррениуса.

— Ну и что же? Разве в идее дело? Дело в том, как и с какой целью эту идею использовать, — рассердился Ярослав. — Разве идея Пастера о невозможности самозарождения жизни в гниющих средах неверна? А ведь использовали же ее для защиты учения о сотворении жизни! Словом, друзья, как хотите, — Ярослав встал и сбросил свою широкополую войлочную шляпу, — а Павел Александрович гений!

— И ты тоже так думаешь? — обратился к Виоле Юрий. На ее смуглом лице выступил румянец. Но она сказала твердо, словно утверждая бесспорную истину:

— Да, он большой человек... А гений он или не гений, — она покраснела еще больше, смущаясь от взглядов товарищей, — покажет будущее.

Юрий взял из рук Ярослава книгу, раскрыл, перелистал первые страницы.

— «Часть первая, экспериментальная. Глава первая. Верифицированный белок», — прочитал он вслух. Перелистал еще несколько страниц, заинтересовываясь отдельными фразами. — Глава пятая, шестая, восьмая. Конец экспериментальной части. Заключение. Прочитать? — спросил Юрий.

— Читай, если не очень скучно, — снисходительно разрешил Андрей.

— «Из представленных экспериментальных данных вытекает, — начал Юрий, — что состояние остекловывания, или витрификации, приобретаемое белком под влиянием сверхнизких температур, близких к абсолютному нулю, сообщает белку и любым телам, состоящим из белка, а следовательно, всем живым телам, устойчивость против всех внешних воздействий, если они не нарушают состояния витрификации, в частности, устойчивость против проникающего излучения. Отсюда ясно, что для живых тел, попавших в верифицированном состоянии в мировое пространство, космическое излучение не угрожает последующему оживлению после выхода из этого состояния».

— Любопытно, — лениво протянул Андрей, — так и сказано: «белку и любым телам, состоящим из белка»? Значит, и высшим организмам?

— По-видимому, так... хотя... — Юрий быстро перелистал страницы. — Инфузории... Опыты с планариями... Лягушки... Ящерицы... Крокодил...

— Крокодил? — удивилась Майя. — Неужели и крокодила можно... — она остановилась перед трудным словом, — витрифицировать?

— Значит, можно, — небрежно сказал Юрий. — Крокодил размерами около полутора метров находился в витрифицированном состоянии четыре месяца. После девитрификации жил в лаборатории больше полугода, потом передан в зоопарк, где живет до настоящего времени...

— А теплокровные? — спросил Андрей, приподнимаясь на локте. — Что-то о крокодилах я не припомню... Это, кажется, новые эксперименты.

— Сейчас, сейчас, — ответил Юрий. — Вот, нашел. «Витрификация клеток кролика в культуре вне организма... Витрификация эндокринных желез...» Видишь, щитовидная железа и гипофиз прекрасно переносят длительную витрификацию и возобновляют свои функции при пересадке их животным... Теперь опыты на мышах...

— К сожалению, ничего не вышло, — с сокрушением сказала Виола. — То есть они переносят витрификацию и размораживание легко, — пояснила она, — но быстро гибнут. И функции не полностью восстанавливаются... Но Павел Александрович считает, что это дело техники. У нас еще нет удовлетворительной аппаратуры для быстрого отогревания животных. Сердце и мозг при размораживании получают повреждения.

— Интересно! — лениво протянул Андрей. — И эти работы у вас продолжаются?

— Насколько я знаю, в последнее время Павел Александрович к ним не возвращался, — ответила Виола. — Но, кажется, он готовит новый план исследований в этом направлении.

— Ну, скептик, что ты теперь скажешь? — торжествующе обратился Ярослав к Андрею.

— Да, над этим стоит подумать, — сказал Андрей. — Изложено заманчиво — ничего не скажешь. — Он сбросил шляпу и сел на гальку, щурясь от ослепительного солнечного света. — Неужели действительно это возможно — жизнь в космосе?

— Ну, довольно о науке! Купаться, мальчики! — крикнула Тоня.

Время приближалось к одиннадцати. Море у берега пестрело разноцветными купальными костюмами, как гигантский цветущий и волнующийся под ветром луг. Взявшись за руки, девушки, поднимая фонтаны сверкающих брызг, вбежали в воду.

— Три грации, — усмехнулся Андрей. Юрий проследил за его взглядом.

Темноволосая, похожая на мальчишку Тоня, рослая и статная блондинка Майя и маленькая смуглая Виола казались олицетворением красоты и молодости. Тоня небрежно, на ходу, через плечо оглянулась на Ярослава, он тотчас же бросился за девушками, размахивая руками.

— Пошли, старик! — сказал Андрей, хлопнув Юрия по нагретой солнцем спине.

— Нет, я еще полежу, — неохотно ответил тот, продолжая перелистывать брошенную Ярославом книгу. — «П. А. Панфилов, Происхождение организмов», — прочитал он на обложке. И тотчас живое воображение Юрия нарисовало ему облик этого человека.

Он читал им курс морфобиохимии. Так называлась особая отрасль биологической науки — одна из многих новых научных дисциплин, рождавшихся в результате взаимного влияния бурно развивающихся смежных наук. Свое название эта наука получила от ее создателя — Павла Александровича Панфилова, основавшего кафедру и лабораторию морфобиохимии на биологическом факультете Московского университета. На кафедре космической биологии, где занимались Юрий и его товарищи, Панфилов появлялся редко. Студенты знали, что между кафедрами морфобиохимии и космической биологии существуют научные разногласия. И, что говорить, у Юрия и его друзей — студентов кафедры космической биологии — сложилось отношение к Панфилову как к чудаку, тугодуму, странному и непонятному человеку. Внешность, и манера чтения лекций, и все поведение Панфилова в какой-то мере оправдывали это мнение. Атлетически сложенный, чуть выше среднего роста, с каким-то особым, суровым и в то же время застенчивым выражением лица, он держался так, как будто боялся обидеть или причинить неприятность своей силой, превосходством знаний, авторитетом известного ученого. Ему было за пятьдесят. По мнению Юрия и его двадцати-двадцатипятилетних однокурсников, этот возраст означал уже старость, далекую от правильного восприятия жизни и всех тех понятий и ощущений, которые так волновали их.. И самой трудной для понимания и поэтому заставлявшей поспешно соглашаться с общепринятым мнением казалась та черта Панфилова, которой не было и не могло быть у Юрия и его сверстников, — его глубокая духовная зрелость. Она проявлялась в твердой убежденности Панфилова во всем, что он говорил, было ли это замечание студенту, мысль, развиваемая в лекции, или возражения в споре.