Эдгар Берроуз - В сердце Земли Страница 2

- Семьсот футов, Перри, - как можно спокойнее сообщил я ему, - прежде чем мы сможем перейти в горизонтальное положение.

- Тебе придется помочь мне, парень, - ответил он, - потому что я один никак не могу вывести машину из вертикали. Дай Бог, чтобы мы сумели сделать это вдвоем, иначе мы пропали.

Я пробрался к креслу Перри, ни секунды не сомневаясь, что моей силы будет более чем достаточно для поворота рычага. Я имел все основания для подобной уверенности: моя физическая сила с детства была предметом зависти и восхищения моих товарищей, что заставляло меня всеми доступными средствами еще больше развивать и без того мощные мускулы. С детства я преуспевал в таких видах спорта, как бокс, футбол и бейсбол. Вот почему я с такой уверенностью ухватился за рычаг. И был жестоко посрамлен. Моей силы оказалось недостаточно, чтобы стронуть с места этот бесчувственный проклятый железный стержень, прочно удерживающий нас на прямом пути к смерти!

Наконец я прекратил бесполезные попытки и молча вернулся в свое кресло. Да и что тут можно было сказать?

Я не сомневался, что Перри начнет молиться. В этом я был совершенно уверен, потому что он никогда не упускал такой возможности. Старик молился, когда вставал с постели, перед едой и после еды; перед тем как лечь спать, он опять молился. Кроме этого, он всегда находил предлог помолиться еще раз десять на дню. Так что теперь, когда нам грозила гибель, я был уверен, что стану свидетелем непрерывной молитвенной оргии, если, конечно, позволительно применять подобный термин к такому серьезному делу,

К моему полнейшему изумлению близость смерти превратила Эбнера Перри в совершенно другого человека. С губ его срывался непрерывный поток неразбавленного сквернословия, направленный на упрямую железяку.

- Не ожидал, Перри, - с упреком обратился я к нему, - что человек твоих лет и глубоко верующий к тому же станет вместо молитвы изрыгать ругательства перед лицом неизбежной смерти.

- Смерть! - воскликнул он. - Да это же ничто по сравнению с той потерей, которую понесет человечество. Послушай, Дэвид, внутри этого цилиндра заключены такие возможности, о которых наука не смеет и мечтать. В этой стальной машине сила десятка тысяч человек. Две жизни - ерунда, куда страшней, что в земном чреве останутся похороненными все мои открытия и теории, позволившие создать этот аппарат, который уносит нас все ближе и ближе к вечному огню земного ядра.

Должен признаться, что в тот момент я был куда больше озабочен собственным будущим, чем возможным уроном для человечества, которое оставалось в полном неведении относительно ожидавшей его потери.

- Можно ли что-нибудь сделать? -спросил я, стараясь говорить спокойно и не показывать внутреннего напряжения.

- Мы можем остановиться здесь и умереть от удушья, когда истощатся запасы химических реактивов, - ответил Перри. - Или будем продолжать двигаться в надежде на то, что нам удастся повернуть аппарат хотя бы на несколько градусов. Тогда мы сможем, описав дугу, вернуться на поверхность. Если мы сделаем это прежде, чем температура в аппарате достигнет опасных пределов, то у нас есть шанс остаться в живых. Но на такой поворот у нас не больше одного шанса из миллиона. Двигаясь же вертикально, мы умрем несколько быстрее, чем оставшись на месте и корчась от удушья, но умрем все равно.

Я взглянул на термометр. Он показывал 110°. Пока мы беседовали, могучий стальной крот углубился более чем на милю в толщу земной коры.

- Ну что ж, тогда продолжим, - сказал я, - тем более, что продвигаясь такими темпами, нам недолго придется ждать конца. Кстати, Перри, вы никогда не говорили мне, что эта штука будет двигаться с такой скоростью. Или вы и сами этого не знали?

- Нет, - ответил он, - я не мог точно рассчитать скорость, потому что у меня не было инструмента для измерения мощности двигателя. Я только предполагал, что мы сможем делать около пятисот футов в час.

- А делаем семь миль, - закончил я вместо него, глядя на указатель пройденного расстояния. - А какова толщина земной коры? - поинтересовался я.

- Ну, на этот счет существует столько же теорий, сколько и ученых, последовал ответ. - Одни определяют ее в тридцать миль, указывая, что на этой глубине, учитывая повышение температуры на один градус каждые шестьдесят или семьдесят футов, могут существовать только расплавы. Другие считают, что вращение Земли и возникающие напряжения от центробежных сил исключают эту теорию, и земная кора должна быть сплошной на глубину от восьмисот до тысячи миль. Так что можешь выбирать любую.

- А что, если она сплошная? - спросил я.

- Нам это не поможет, Дэвид, - ответил Перри. - В лучшем случае, горючего нам хватит на три-четыре дня, а воздуха не хватит и на три. Так что мы не можем надеяться пройти восемь тысяч миль и добраться до антиподов.

- Выходит, если, конечно, вторая теория верна, мы остановимся на глубине шести или семи сотен миль, причем во время прохода последних полутора сотен миль мы уже будем трупами? Так? - спросил я.

- Совершенно верно, Дэвид. Тебе не страшно?

- Не знаю.

Все это случилось так неожиданно, что я, наверное, еще не до конца осознал весь ужас нашего положения и, должно быть, поэтому оставался спокоен. Видимо, шок несколько притупил все мои чувства.

Я снова посмотрел на термометр. Ртутный столбик продолжал подниматься, но уже медленнее. Он показывал всего 140°, хотя мы углубились почти на четыре мили. Я сказал об этом Перри, а тот усмехнулся.

- Ну вот мы и развенчали, по крайней мере, одну теорию, - прокомментировал он мое сообщение, а затем продолжил осыпать проклятиями застрявший рычаг.

Я однажды слышал ругань пьяного шкипера, но по сравнению с изобретательными и разнообразными выражениями Перри, она представлялась мне теперь лишь лепетом жалкого дилетанта.

Я снова попробовал сдвинуть рычаг - с таким же успехом можно было пытаться сдвинуть земную ось. По моему предложению Перри остановил двигатель, и я взялся за рычаг еще раз, но результат оказался тем же. Я печально покачал головой. Перри пустил машину, и мы продолжили свой путь к вечности со скоростью семь миль в час. Я сидел, не отводя глаз от термометра и указателя пройденного расстояния. Ртуть поднималась, но все медленнее и медленнее. При 145° жара в нашем металлическом гробу стала почти невыносимой.

К полудню, через двенадцать часов после старта, мы находились на глубине восьмидесяти четырех миль. Термометр показывал 153°.

Перри заметно повеселел, но убей меня Бог, если я понимал причину его оптимизма. Он прекратил ругаться и принялся что-то напевать себе под нос. Неужели напряжение последних часов заставило его слегка повредиться рассудком? Я же все это время предавался бесплодным сожалениям, вспоминая многочисленные поступки в своей жизни, которые мне хотелось бы как-то искупить. Например, тот случай в Эндовере, когда мы с Колхауном подложили пороховой заряд в печку и один из мастеров чуть не поплатился жизнью; потом еще... Но что проку вспоминать, если я скоро умру и разом расплачусь за все свои прегрешения. Жара в кабине была адской; еще несколько градусов - и мы потеряем сознание.